Александр Койфман - Жизнь житомирского еврея

Ошеломленная Галя не слышала, что говорит отец, не поняла, что речь идет о фиктивном браке, что все уже обговорено за ее спиной и все собираются разыграть какую-то комедию. Когда же поняла ситуацию, то снова заперлась у себя. После моего ухода, она все же вышла и, к удивлению Петра Афанасьевича, начала обсуждать с ним детали предстоящего события.

Расписались в загсе отдаленного района, где у Варвары Игнатьевны были стародавние знакомые. Лишних вопросов никто не задавал, на церемонии присутствовали только самые близкие родственники Гали и двое моих приятелей. Я коротко сообщил домой, что женился, и получил в ответ поздравительную телеграмму от матери. Пришлось окончательно переехать из общежития в свою съемную комнату, сказав приятелям, что живу теперь у родителей жены. Чтобы не было недоуменных вопросов родственников и знакомых, Волобуевы сказали всем, что молодые переехали в квартиру бабушки.

Теперь нужно пояснить, откуда у «бедного студента» материальные возможности хорошо одеваться, снимать дополнительно к общежитию комнату, делать приличные подарки. Ведь родился я в обычной житомирской семье, с трудом сводившей концы с концами от аванса до получки. Отец работал мастером на фабрике инвалидов, производившей детские игрушки; мать была медсестрой в городской больнице. Простые предположения – получил наследство или нашел клад. Почти так оно и было.

Я легко учился в школе, но не был отличником: мешало уличное братство таких же, как я, мальчишек. Обычно после школы я обедал тем, что находил дома, наспех делал уроки и убегал на улицу к ребятам. Мы гуляли по улице Ленина и доходили до улицы Щорса, где всегда происходило что-нибудь интересное, в витринах были выставлены всякие заманчивые вещи. В младших классах интересовались мороженым и сладостями; в старших – пивом и одеждой. Правда, интересной одежды в магазинах никогда не было. Может быть, она и бывала, но до витрин не доходила. Прикольную майку можно было купить только с рук у взрослых, имевших связи с Киевом. Мечтать о фирменной обуви или брюках было бессмысленно: таких денег у меня даже и быть не могло. Мать давала тридцать, а иногда пятьдесят копеек на завтрак в школе. Завтракать в буфете было не обязательно, но скопить какую-то приличную сумму, сэкономив на завтраках, было невозможно.

Да и не нужно. Уже в четвертом классе я научился добывать деньги на улице. Играл в пристенок, в биту, позднее в карты, активно менял все на все, практически всегда бывая в выигрыше. Доходы были мизерные, но соответствовали моим не слишком большим потребностям. Я был невысокого роста, худощавый, гибкий и неплохо держал удар. Дрались часто, особенно с шайкой мальчишек с соседней улицы. Не боялся, что могу пострадать: ножей на улице в младших классах, да и в старших еще не было, а получить пару ударов по корпусу или даже по носу – не страшно. Главное, чтобы мама ничего не заметила. Кроме того, я получил несколько уроков самбо у старшего брата одного из моих друзей.

После школы встал вопрос, что делать дальше. Отец предложил устроить на фабрику учеником. Трудно, но отец надеялся, что начальство пойдет ему навстречу. Тем более что в местной газете неоднократно писали красивые очерки о рабочих династиях. Мама была за поступление в вуз, но отец отнесся к этому весьма скептически.

– Что, он у нас, медалист что ли? Кто его возьмет с пятой графой?

Мама возмутилась:

– Всегда ты так, Юра. Ведь он не Коин, а Рогозин Михаил Юрьевич.

– Ну что ты, мать, в приемной комиссии смотрят не по паспорту, а по роже. А он у нас на лицо, как и я, типичный Коин.

Коин была девичья фамилия Розы Исааковны, моей бабушки по отцу. В детстве я не очень обращал внимание на свою внешность, но в старших классах уже задумывался о своем типичном носе и небольшой картавости. Жидом меня практически никогда не называли, но все понимали, что я еврей. Правда, в нашей компании это не было каким-то недостатком. Почти все мальчишки были на половину или хотя бы на четверть евреи.

Как всегда, в споре победила мама. Отец сдался, но сказал, что если Мишка завалит экзамены, то пойдет перед армией работать на фабрику. Мама списалась с вдовой своего двоюродного брата, жившей в Ленинграде, и та пообещала «присмотреть за ребенком» первое время. Отец предупредил, что он не сможет посылать больше чем по пятнадцать рублей в месяц и дал пятьдесят рублей на дорогу. Мама порылась в каких-то баночках на кухне и сунула мне еще пятьдесят рублей. Я просмотрел все свои «богатства» и решил, что кое-что можно попытаться продать. Продавать из-за спешки пришлось по дешевке, но за три дня мне удалось получить от приятелей за это добро более пятидесяти рублей. Таких денег у меня еще никогда не бывало.

Деревянный чемоданчик в руках, автобус до Киева, билет до Ленинграда – и вот я комфортабельно еду в плацкартном вагоне на верхней боковой полке. Жара, вонь в вагоне – все это ерунда, зато можно посидеть в прохладном вагоне-ресторане и заказать бутылочку пива и настоящий бифштекс с глазуньей. Финансы позволяют.

Двоюродная (или троюродная?) тетушка оказалась довольно пожилой дамой, одиноко живущей в маленькой двухкомнатной квартирке двухэтажного деревянного дома, как-то сохранившегося отнюдь не на краю города. Тетя, Клавдия Сергеевна, сразу предупредила, что приходить домой я должен не позже десяти вечера, что на еду она будет у меня брать двадцать пять рублей в месяц, а за проживание ничего не возьмет, пока я сдаю экзамены. Но намекнула, что мне, вероятно, будет удобнее жить в общежитии, если его дадут. Ну, а если не дадут, то она с меня будет за проживание брать только тридцать рублей в месяц, но без питания.

Как ни странно, в машиностроительный институт я поступил. Наверное, не зря просидел целую неделю над учебниками и задачниками по физике, которые привез в чемоданчике. За математику, литературу и английский язык я не опасался: математика мне всегда давалась легко, а по литературе и английскому я меньше четверки никогда в школе не получал – память была хорошая. Но общежитие обещали дать только после первого семестра.

И вот, полная свобода, в колхоз почему-то не отправили, учеба еще не скоро, но и стипендия тоже не скоро. А гигантская сумма сто пятьдесят рублей испаряется в Ленинграде слишком быстро. Выручил знакомый, сдававший вместе со мной экзамены в институт, но провалившийся на математике. Он подсказал, что на товарной станции всегда имеется работа. Действительно, грузчики на товарной станции были нужны. Я был не очень крепкий, но жилистый; тяжелая многочасовая работа не радовала, но ведь каждый вечер нам выдавали десять, а то и пятнадцать рублей. И так шесть дней в неделю. Зато в воскресенье я «гулял»: бродил по Ленинграду, рассматривал дворцы, девушек, покупал мороженое; позволял себе вечером зайти в кафе и поужинать с пивом на шесть-семь рублей.