Елена Фёдорова - Метроном вечности. Роман

– Они ведь с Наташенькой дружили…

Лёлька хотела сказать, что они тоже были подругами, но промолчала. Раз зовут Мишу, пусть идёт он, а она останется с детьми…

Михаил вошел в знакомую квартиру Бергеровых, которая показалась ему теперь маленькой, неуютной, грязной. Запах валерьяновых капель и ещё каких-то неприятных лекарств ударил в нос. Грузная от природы Степанида Андреевна еле передвигалась по дому. Шаркающие шаги свидетельствовали о том, с каким трудом она превозмогает боль утраты. Губы дрожат, в потухших глазах пустота. Видя, не видит ничего, словно слепая. Крепко сжала руку Михаила, схватилась за него, как за спасительную опору, всхлипнула:

– Не могу оправиться после потери… Ах, горюшко горькое… Наташенька, да зачем же ты, детка?

Михаил машинально погладил Степаниду Андреевну по спине. Она подняла голову. В глазах появились живые огоньки.

– Миша, она ведь тебя любила, а мы против были… Если бы можно было всё назад вернуть, я бы уговорила отца. Сейчас бы ты нашим зятем был, и Наташенька бы живая, счастливая песни пела… – слёзы, кашель, хрипы прервали речь Степаниды Андреевны. И снова успокаивающий жест Михаила по её сгорбленной спине. И снова болезненный блеск в глазах и голос откуда-то из грудных недр, надтреснутый старческий.

– Единственную дочку потеряли… Копили, собирали… И кому это всё теперь? – махнула рукой, уткнулась в грудь Михаила. – Умру я скоро. И не возражай мне, я знаю… Таша меня зовёт каждую ночь… Пойдём в её комнату…

Толкнула дверь, подошла к столу, взяла тетрадь в кожаном переплёте, сказала:

– Таша тебе велела передать. Это её дневник. Я не читала… Боюсь, что сердце разорвётся от боли, а ты читай… Садись вот тут в кресло, и читай… Наташенька любила тут сидеть. Бывало заберётся с ногами, вот этим пледом укроется, торшер включит и читает или пишет. Я её спрашиваю, что ты читаешь, дочка? Стихи Шекспира – отвечает, – подобие улыбки отразилось на старческом лице. – Ах, мечтательница моя милая, где ты теперь? Какие салоны открываешь? Какие музы тебе романсы поют и стихи читают? – опомнилась. – Возьми Миша, почитай… А мне нужно лекарства принять…

Михаил не горел желанием погружаться в тайные записи Таши Берг. Они с ней простились пять лет назад, разорвав нити прошлого. Зачем ему теперь знать о фантазиях избалованной барышни? Уйти сразу он не может. Нельзя обижать Степаниду Андреевну. Что делать? Сел в кресло, открыл тетрадь. У Таши был красивый ровный почерк. Некоторые буквы она нарочно украшала, пририсовывая завитки. Каждая страница пронумерована. В правом верхнем углу дата.

Михаил нашёл год их знакомства. Там была сделана только одна запись: «ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ!!!» Таша обвела ее несколько раз, подчёркивая значимость этого события. На следующей странице она написала: «УРА! СВЕРШИЛОСЬ!» и поставила дату своей свадьбы.

Михаил закрыл дневник и открыл снова, наугад. Между страниц лежала фотография изображением вниз. Надпись Михаила насторожила.

Вот от кого ты отказался!

Вот от чего ты отказался!

Вот о ком ты будешь помнить вечно!!!

Он перевернул снимок. Вид обнаженной Таши вызвал приступ омерзения и тошноты. Михаил вскочил, уронил тетрадь на пол, наступил ногой на снимок, потом схватил его и порвал на мелкие кусочки. Едва он спрятал обрывки в карман, открылась дверь.

– Что, Мишенька, уходишь уже? – спросила Степанида Андреевна, глядя мимо него.

– Да, мне пора. Держитесь. Мы тоже с Лёлей опечалены. Мы Наташу любили.

– Любили… – повторила она, пропуская Михаила. – Спасибо, что навестил нас… Заходи иногда… Лёлю целуй и детишек.

Они, наверное, большие уже:

– Да, Гоше десять, а Танюшке пять.

– И у нас внучата могли быть … – она закрыла лицо руками.

– Держитесь, Степанида Андреевна, – Михаил обнял её, погладил по спине. – Держитесь…

– Спасибо, Мишенька… Ступай…

Он вышел на улицу, рванул ворот рубахи. Долго стоял под деревом и не мог надышаться. Противный запах смерти никак не выветривался из сознания. Вспомнил про обрывки фотографии, выбросил их в мусорный бачок, с остервенением принялся тереть ладонь о штанину, словно к ней приклеилось что-то липкое, мерзопакостное. Начавшийся дождь прогнал Михаила с Остоженки.

Он пришёл домой, выпил рюмку водки и подробно рассказал Лёльке обо всех своих злоключениях с самого начала. Она выслушала молча, ушла в комнату и оттуда крикнула:

– Это всё было до меня, в прошлой жизни, а значит этого не было. Наш метроном вечности настроен на другие длины волн.

– На другие, – подтвердил Михаил, войдя в комнату. – Я люблю тебя, помни об этом. Ты – единственная женщина, ради которой я готов на любое безрассудство.

– Я тоже люблю тебя, милый, поэтому ни на какие безрассудства толкать тебя не буду, – сказала Лёлька, прижавшись к нему.

Михаил поцеловал её в губы. Рука невольно скользнула ей под блузку. Этот машинальный жест острой болью пронзил сознание. Громом с небес прозвучали Ташины слова:

– Свершилось! Теперь целуя жену, ты будешь вспоминать меня… Я буду всегда между вами. Отныне я стану твоей мукой, Мишка… Отныне и навек… Навек…

Лёля и Михаил отпраздновали бриллиантовую свадьбу. Шестьдесят лет вместе! Кто бы мог подумать? Дети выросли, родились внуки, правнуки. Их семейное древо крепко и ветвисто. Они счастливые люди. От Гоши дочь и внучка. У Тани трое детей, шестеро внуков и три правнука.

Несмотря на то, что жизнь была непростой Лёля и Михаил сохранили любовь, доверие и нежность друг к другу. Всё, вроде бы, хорошо, но паутинка, оставшаяся в Лёлиной душе, тянет её в прошлое. Тянет сильнее, чем корабельный канат. Нет сил сопротивляться.

– Вернись, вернись, вернись, – непрестанно стучит в висках Лёли. Нет больше сил сопротивляться, и Лёля заявляет решительно:

– Миша, я еду в Сибирь.

– Ты уже взяла билет? – он оторвался от чтения газеты, посмотрел на жену поверх очков.

– Ещё нет, – она улыбнулась. – Я просто решила туда поехать. Решила только что.

– Ну, раз решила, поезжай, а я воздержусь. Не двадцать уже, чтобы по местам боевой славы путешествовать. А ты поезжай. Поезда сейчас хорошие, не то, что раньше – теплушки.

– Спасибо тебе, родной, что отговаривать меня не стал, – она погладила его морщинистую руку.

– Я тебя, Лёлечка, понимаю, – Михаил снял очки, отложил газету. – Мы с тобой хоть и доисторические древности, но чувства наши остались сильными, как в молодые годы. Мне даже кажется, что с годами они сильнее, ярче стали. Я тебя люблю и доверяю тебе. Поезжай. Сходи на могилку Леонида Белого, расскажи ему про Георгия Победоносца своего, про меня. Хотя…