Елена Фёдорова - Метроном вечности. Роман

Условности всё это, Лёля. В той могилке давно никого нет, и кости сгнили, наверное, за шестьдесят с лишним лет. А вот душа – особая субстанция. Она бессмертна. Нет для неё преград земных больше. Летает твой Лёнька над землей и смотрит на нас с тобой. Радуется, что всё у тебя сложилось, что с хорошим человеком ты жизнь прожила.

– Так уж и прожила? – воскликнула Лёлька воинственно. – Ты мне это брось. Мы с тобой еще лет десять вместе прожить должны, как минимум. Хотя… На всё воля Божья, как сейчас модно говорить. И нам с тобой пора к какой-нибудь вере прикрепиться.

– Пора, пора, моя родная…

Лёля купила билет и отправилась в прошлое. Колёса стучат на стыках рельсов, навевая грусть. Вернусь… В её сумочке лежат письма и дневники Леонида Белого. Зачем она их везёт в Сибирь, не ясно. Просто везёт.

После Лёниной смерти она их ни разу не открывала, боялась. А теперь достаточно только взглянуть на тетрадь, чтобы память вернула забытое. Говорят в старости помнится прошлое лучше, чем настоящее. Возможно. Но как объяснить, что даже голос Леонида она отчётливо слышит сейчас, несмотря на то, что не слышала его вечность.

– Почему ты назвала наш дневник Хроматографом? – Леонид лежит на траве, закинув руки за голову. Она сидит рядом в ситцевом цветастом платье и сплетает венок из ромашек.

Лето. Солнце. Полуденный зной. Воздух чуть подрагивает поднимаясь над землёй.

– Почему Хроматограф? Да потому, что с помощью этого прибора мы с тобой проведём спектральный анализ, разложим на длины волн наши мысли, эмоции, чувства и поймём, что в жизни главное, а что в ней второстепенное, – ответила Лёлька.

– Второстепенного у нас с тобой нет, милая моя Лёлька. У нас всё главное. Всё, всё, всё. Каждый вздох, каждый миг рядом с тобой – радость, – Леонид приподнялся. – Люблю тебя безумно. Спасибо, что ты не испугалась и приехала ко мне «во глубину сибирских руд», в неизвестность, называемую Чугуевкой, – рассмеялся. – Я в последнее время слова на слоги раскладываю. Знаешь, очень любопытно. Вот к примеру Чугуевка. Чу – словно предостережение. Стойте, не спешите. Гуев – это сибирский старожил. Этакий старичок лесовичок бородатый. Ка – это удав из книги Киплинга. Только здесь нет удавов. Здесь змейки юркие, незаметные, поэтому и говорят о них без особой почтительности в финале.

– Выдумщик ты у меня, Лёнечка, – она потёрлась щекой о его щёку. – Выдумщик.

– Это точно, – подтвердил Леонид. – Но дар мой особенный появился благодаря тебе, Лёлечка дорогая. Ты во мне столько всего открыла, о чём я представить не мог. Внутри меня вулкан клокочущий, готовый вырваться наружу в любой миг. Или нет, лучше не вулкан, а протуберанцы, которые магнитным полем твоей любви удерживаются на солнце. А это значит, что их в хроматограф заталкивать не нужно. Нужно просто любить. Любовь – это величайший дар. Счастлив тот, кто его обретает.

– Обрести мало. Нужно сохранить любовь. Мне она видится огоньком на ветру, который может погаснуть в любой миг. Не хочу, чтобы он гас. Пусть разгорается сильнее день ото дня. Пусть в большущий костёр превратится…

– В пионерский, у которого мы будем петь пионерские песни, как в детстве, – добавил Леонид, поцеловав Лёльку в лоб. – Пионерские песни споём, и поверим в сближенье планет, и космической далью пройдём, чтобы вместе прожить до ста лет.

– Дожить до ста лет – это настоящая фантастика! Мне сейчас девятнадцать, тебе – двадцать два, это значит впереди у нас…

– Вечность, мой дорогой физик, – сказал Леонид, помогая ей подняться с травы. – Не переводи жизнь на цифры, Лёлечка. Наслаждайся её неповторимостью сегодня, потому что завтра будут другие облака, цветы, шмели, ветер, деревья, небо. Мы другими завтра будем, на день повзрослеем. Но мне лично хочется остаться ребёнком, смотрящим на мир восторженно и беззаботно. Знаю, знаю, от забот не уйти, но… заботы эти не должны над нами главенствовать, потому что мы с тобой – пионеры, первопроходцы, первооткрыватели…

– Хорошо мне с тобой. Лёгкий ты человек, – Лёлька надела Леониду на голову венок.

– Не-е, я не лёгкий, я тяжёлый. Это ты у меня лёгкая, как пушинка, – он подхватил её на руки, закружил. – Всю жизнь тебя на руках носить буду, Лёлька. Всю-ю-ю жизнь!

Поезд остановился. Купе опустело. Лёля с интересом наблюдала за жизнью перрона. Казалось, за шестьдесят с лишним лет здесь, в Сибири, ничего не изменилось. Ну, разве только наряды чутьчуть поменялись, а сама жизнь замерла на том временном отрезке, который был дорог Лёлькиному сердцу.

– Картошечка горячая! Огурчики малосольные! Рыбка пряного посола! – выкрикивали торговки. – Молочко натуральное!

От наблюдений Лёльку отвлёк высокий юноша, вошедший в купе.

– Здравствуйте! Я буду вашим попутчиком, – сел напротив. – Вы до какой станции едите?

– До Чугуевки, – ответила она.

– Совпадение какое! И я туда же. Тётушку решил навестить. Она у меня телефонистка со стажем. Юбилей у неё в этом году восемьдесят – солидный возраст, – сел напротив. – Меня Марком зовут. А вас?

– Лёля Наумовна.

– Прямо вот Лёля и всё?

– Прямо вот Лёля, – подтвердила она.

– Здорово. Редкое имя. Я люблю необычные имена, особенные. Есть в них что-то такое фантастическое что ли. В вашем имени слышится нежная музыка любви. Вы, наверное, счастливый человек, Лёля Наумовна. С таким именем несчастной быть нельзя. Я прав?

– Правы, Марк, правы, – она кивнула, вспомнила, что Леонид ей в первую их встречу такие же слова говорил. Дежавю. – Сколько вам лет, Марк?

– Мне двадцать два уже, а вам?

– Мне далеко за двадцать, далеко, – она рассмеялась.

– Смех у вас, как у девчонки, – сказал Марк. – Вы – женщина без возраста, Лёля Наумовна. Можно я вас угощу? Я тут пирожков купил на перроне.

– Ещё горячие, – сказала Лёля, взяв один. – С чем они?

– Не знаю, я не спрашивал, – ответил Марк. – Я забрал у бабушки всё, что было и в поезд прыгнул. Проводнику два чая заказал, пить хочу ужасно. Жарко, а в жару чай самое милое дело.

– Самое, – подтвердила Лёля. Миша ей всегда говорил про чай и прибавлял:

– Казахи в чай кумыс добавляют, а мы охлаждённой водичкой обойдёмся за неимением оного…

Лёля не сразу поняла, что эти слова она не вспомнила, а их произнёс Марк. Улыбнулась, положила пирожок на стол, спросила:

– А вы откуда родом, Марк?

– Мы все родом из детства, – он подмигнул ей, откусил пирожок. – О, с капустой. Вкусно. Кушайте, Лёля Наумовна.

Смутная догадка кольнула Лёлю в сердце. Два лица, Мишино и Лёнино, слились в лицо Марка. Наваждение. От жары, наверное.

– С вами всё в порядке? – спросил Марк участливо. – Вы так побледнели. Давайте окно откроем. Что же мы в духоте сидим. И дверь распахнём. Лучше?