Артур Олейников - Нумизмат. Роман

Рублев не то, чтобы не знал, что думать, а даже и не пытался угадать, посчитав всех до одного близнецов вымыслом, иллюзией, если хотите миражем. Да всем чем угодно, но только не правдой.

Учитель истории снял очки и, совершая глубокий вдох, сделал массаж переносицы. Он так всегда делал, когда считал, что над ним подшучивает зрение, но сегодня, выручавшая прежде процедура, не помогла. Курносые близнецы остались на своих местах, а Иван Иванович так вообще сжал кулаки и продолжал смотреть на Рублева, как на должника, который бессовестно обвел его вокруг пальца. Рублев снова повторил спасительную в прошлом процедуру, и тут уже снова произошло черт знает что. И это окончательно лишило Рублев возможности понять, что, собственно, происходит, и что ему кажется, а что действительно имеет место быть в реальности. Курносые близнецы, как по команде, испарились бесследно, а на их месте, черт знает, откуда нарисовался неизвестный господин, на вид не старше сорока лет. Он был высокий и тонкий, в черном костюме из чистейшего льна. У него были невероятные зеленые глаза такие, какие не встречаются у обыкновенных граждан. Более того. Когда он явился перед Рублевым, они горели как у кота, когда тот прогуливается при полной луне. Лунный свет разжигает в кошачьих глазах огонь, вселяющий в сердце страх и обращающий в бегство даже самого лихого смельчака.

Рублеву в голову сразу же полезли какие-то нехорошие мысли, а от дальнейшего рассмотрения незнакомца, в частности его лица в сердце закрался холод, и Рублев почувствовал себя как-то неуютно и даже, зябко. Лицо, черт знает кого, украшали черные, как смоль, ровные брови и алые, как кровь, тонкие губы, и было оно такое белое, и казалось таким твердым и холодным что можно было подумать, что и сам незнакомец не из плоти и крови, а из самого настоящего мрамора или льда.

Манера же держаться у черт знает кого была, скажем, как у литератора девятнадцатого века. По крайней мере так казалось.

– Вы, как я понимаю, тот самый Егор Игоревич? – сказал господин приятным бархатным голосом и с любопытством принялся рассматривать Рублева, как будто с чем-то сверяясь в уме. Так, если бы ему были доподлинно известны его приметы.

– Да! – ответил в замешательстве Рублев, смущенный формулировкой: тот самый.

– Рад встрече, – улыбнулся незнакомец.– Я вас таким и представлял!

Рублев растерялся и ничего на такие слова не ответил.

– Свершилось, как я хочу верить, досадное недоразумение, вы получили то, что желали, а я нет.

Рублев еще больше запутался.

– Ну, как же так, уважаемый! – недоуменно сказал господин, разводя руки. – Состоялся обмен и, следовательно, я имею все законные основания с вас за него спросить.

– Извините меня, но не могли бы вы выражаться ясней? – сказал Рублев, так и не разобравшись в чем собственно дело.

– Иван Иванович! – позвал господин и в ту же самую секунду за его спиной показался наш знакомый в необыкновенной золотой фетровой шляпе.

Рублев округлил глаза и даже сделал шаг в сторону, чтобы посмотреть за спину незнакомцу и убедиться, нет ли там еще одного Ивана Ивановича.

– Нет там больше никого! – сердито сказал Иван Иванович и грозно бросил, как будто Рублев причинил ему страшную обиду:

– Понадобятся, позовут.

Ответ курносого незнакомца насторожил Рублева, если не испугал, и он все так же, не ведая, что от него хотят, уставился теперь уже не на одного, а на двух незнакомцев.

Рублев о чем-то с опаской подумал и занервничал, как человек, у которого черт знает какими вопросами медленно, но уверено выбивают почву из-под ног.

– Справедливости ради будет сказано, к порядочным людям мы и в самом деле не ходим! – сказал господин и велел Ивану Ивановичу что-то подать. Слуга незамедлительно достал из-под плаща темно-бурый кожаный альбом для монет и передал его своему господину.

– Это ваша вещь? – спросил господин.

Рублева словно ударили током.

– Вы хозяин рубля, доставшегося мне при обмене! – радостно воскликнул Рублев, обрадовавшись, как человек, который битый час подряд разгадывал шараду, а разобравшись с головоломкой, собственноручно наградил себя прекрасным настроением.

Нумизмат, руководствуясь открывшимися обстоятельствами, сделал вывод, что незнакомцы, объявившиеся у него на пороге, тоже нумизматы, как и он и, стало быть, близки ему по духу. Он отбросил все опасения в сторону и решил им довериться.

– Проходите, я должен вас посвятить в чрезвычайное происшествие, – взволновано сказал Рублев, приглашая в дом черт знает кого.

В голове у него снова все перемешалось, как только он вспомнил о Николае Александровиче.

– И вы не боитесь вот так, запросто, впускать к себе в дом незнакомцев? – удивился Иван Иванович, закрывая за собой дверь.

Рублев опешил и растеряно спросил:

– Вы что, не нумизматы?

– Не хочу вас огорчать, уважаемый Егор Игоревич, но деньги в любом своем обличии, если они только не больше, чем просто деньги, ни меня, ни моего слугу не интересуют.

– Но вы же сами мне дали понять, что рубль ваш!

– Рубль наш! – решительно подтвердил Иван Иванович.

– Вот и хорошо, это главное, – успокоился Рублев.

– Справедливо! – подметил господин.– Но о коком происшествии вы говорили?

– Вот полюбуйтесь, это что-то невероятное! – захлебываясь от волнения, сказал Рублев и распахнул дверь своей комнаты, где, как и раньше, продолжал находиться Николай Александрович.

– Здравствуйте, Николай Александрович! – с почтением сказал Иван Иванович и слегка даже что ли сконфузился, наверное, оттого, что никак не ожидал встретить за дверью мужчину с бородой и в серой шинели, а господин, напротив, и бровью не повел, как будто, так и надо.

– Вы знакомы? – изумился Рублев.

– Как само собой разумеющееся! – ответил господин.

– Они все с нами одной веревкой связаны! – выкрикнул Иван Иванович.

– Иван Иванович, не перегибайте палку.

– Ну, рубли же наши?!

– Правильно, они все вкупе своей заслужили быть в нашем альбоме, а не у Него. Чего только кружка с пряником стоит! Да, Иван Иванович?

– Да, мой господин. Треск ломающихся костей под ногами, сдавленные предсмертные крики и дикие вопли, когда толпа подминала под себя очередную жертву халатности государя.

Рублев побледнел.

– Хорошо, Иван Иванович, но нужно, чтобы картина была ясней, и больше сочных красок.

– Слушаюсь, мой господин.

– Дело тут не в послушании, а в даре, данном свыше. Если осла бить дубиной, он все равно не поскачет, как конь. Ваша мысль может лететь как штормовой ветер и сбивать с ног! Не превращайте ее в черепаху. И больше эмоций!

– Слушаюсь, мой господин. Казаки машут шашками и умывают кровью лошадей. Люди просят пощады и, превозмогая боль, до последнего вздоха верят, что царь батюшка, их верная опора и последняя надежда, не вышел к ним на встречу и не наказал виновных, потому что не ведает о бесчинствах и где-то печется об их благополучии, а не отсиживается, как предатель за городом.