Вячеслав Кеворков - Сюртук

А дома – послевоенная разруха, проблем много было. Федор был человеком деятельным, сразу начал трудиться день и ночь. К нему за много километров живность приводили, да и сам он ездил немало, за что ценили его и уважали.

Да и не только живность, но и со своей хворью люди приезжали. Ну, конечно, за излечение скотины и самих себя его щедро благодарили. И по-другому быть не могло. Ведь на Руси как заведено: если доктор или ветеринар – не важно – за лечение «благодарственную подать» не берет, значит – он сам в выздоровление больного не верит.

Поставил Федор себе новый дом, двух рысаков разъездных завел. Главным увлечением его стали всякие коляски, брички, пролетки. По весне он их сам черным лаком в несколько слоев покрывал, говорил, что поверхность у них должна быть как у рояля. В воскресные и праздничные дни запрягал он в коляску любимого рысака и отправлялся с молодой женой в город. Принимали его везде с почетом. И зависти к нему ни у кого не было, потому как все видели, каким тяжелым трудом во благо всех он свое благополучие сколачивал. Зависть у людей появляется к тем, кто нечестным путем разбогател, а к тем, кто своим горбом и головой богатство приумножает, к тем уважение и даже гордость за них у людей просыпается. Промчится Федор порой на рысаке с красавицей-женой по селу, селяне ему кланяются и вдогонку добрые слова посылают: «Смотри! Наш доктор в город погнал. Видать, и там без него обойтись не могут».

А потом для полного счастья сын у них родился, здоровый, смышленый мальчик, Федором его назвали. Когда малыш немного подрос, отец его с собой на выезды брать стал, рассказывал и показывал, как с живностью больной обращаться надо. При этом все время приговаривал: «У меня одна рука здоровая, и то, видишь, справляюсь, а у тебя две, ты в два раза больше сделать сможешь».

Любовь к животным передалась от отца к Федору-младшему. Отец делал это осторожно. При каждом удобном случае он наставлял сына: «От животных, Федор, здоровье идет. Ты его вылечишь, а он тебя потом не только теплом согреет, но и силу свою отдаст».

Так оно и было. Вырос Федор парнем здоровенным. И хотя роста он был чуть выше среднего, но казался совсем невысоким из-за широких плеч. Ну и силищу в него необыкновенную природа вложила. Если отцу надо было больного теленка поднять, то он к сыну обращался.

В общем, жили они легко и радостно. Отец Федору все время повторял: «Если у тебя в руках настоящее дело – ничего не бойся. Все равно ты людям понадобишься. А коль ты им добро сделаешь, они тебя не забудут, добром заплатят. На том Россия веками стояла и стоять будет». Так оно и получилось. Когда коллективизация нагрянула и всю живность в колхозы сгонять стали, тогда и на ветеринарских двух коней замахнулись. А Федор спокойно говорит: «Забирайте, только учтите, начнется падеж скота, я двадцать километров пешком отмеривать не смогу. С голоду помрете». Подумали горячие головы, сообразили, да одну лошадь оставили.

У Федора с родителями были удивительно теплые отношения, особенно с отцом. Опытный в профессии и в жизни, отец при общении с сыном никогда не прибегал к поучительному тону, предпочитая ему рассказ на тему. Как ни странно, но любимой темой было пребывание в немецком плену, и при этом он любил отмечать метаморфозу, произошедшую с ним: «На войну я ушел противником Германии, а вернулся ее сторонником». Больше всего его восхищало в немцах отношение к труду. Он часто повторял Федору: «Если ты немцу скажешь: „Сделай это плохо“, он не сможет. Немец сконструирован так, чтобы делать все добросовестно, иначе это будет против его природы. А против природы, сам понимаешь, никто пойти не в силах».

С Первой империалистической войны Федор-старший привез нож из знаменитой немецкой стали фирмы «Золлинген», да две книги по ветеринарной части. Демонстрируя нож сыну, он всегда повторял: «Это лучшая сталь в мире, выкованная в немецкой кузнице, а книги эти – лучшее руководство по лечению домашних животных. Учи немецкий язык, тогда и эти мудрости постигнешь». Так восхищение немецкой нацией передалось от отца к сыну. Усиливалось оно еще и тем, что отец рассказывал о пребывании в плену и о немцах преимущественно хорошее. Все негативное, связанное с унижениями, неизбежными спутниками пребывания в плену, оставалось за гранью повествования.

Шло время. Федор-младший окончил школу, затем по настоянию отца техникум в городе и скоро мог не только вместе с отцом работать, а иногда и заменять его. Со временем, кроме любви к животным, у Федора-младшего появилась еще одна страсть. Сначала он внимательно присматривался к мастерам, строящим деревянные дома. Потом попросился в бригаду подсобным рабочим. Обладателя громадной физической силы, Федора взяли с удовольствием. Года полтора он проработал в бригаде, а потом стал ставить дома самостоятельно с минимальным количеством рабочих рук, чаще всего вдвоем с другом Володей, причем делал это с великим удовольствием. Оказалось, что он наделен чувством пропорции. Постройки у него были не обычные, как у всех на селе, а смотрелись как на картинке. И крыши немного отличались, и окна идеально соответствовали размеру стен. Поэтому его дома хоть и «глазастыми» называли, но в них зимой тепло хорошо удерживалось, а летом прохлада сохранялась. И при этом круглый год в избах было светло.

Но настало трагическое мартовское утро. Ночи еще были холодные, а солнце, поднимавшееся по голубому небу с белыми барашками, светило уже совсем по-весеннему ярко и даже осторожно начинало пригревать. Природа просыпалась, а с нею просыпалась и надежда на то, что земля вскоре освободится от снега. Главное, не надо будет дрожать от холода долгими зимними ночами.

В селе на реке были проблемы с переправой с берега на берег. Летом до ближайшего моста, если вверх по течению, семь километров, вниз – двенадцать. То есть на поездку туда и обратно у селян целый день уходил. А зимой, когда мороз реку сковывал, лед более метра нарастал. Хоть на лошадях, хоть на машинах на тот берег за пять минут население перебиралось.

Сестра Федора Варвара жила на высоком берегу. Навестить ее в тот день решили всей семьей. Сели в сани, прогарцевали по всему поселку, а когда уже к самой реке спустились, Федор-старший вдруг остановил лошадь.

– Сынок, пожалуй, будет лучше, если ты дома останешься. Из деревни должны к нам больную телку привезти. Ты ее прими, а я к вечеру вернусь, и мы решим, что с ней делать.

Федор-младший с саней не сразу слез, все к реке приглядывался.

– Хорошо, отец, я домой пойду. Но мне кажется, что вам лучше ехать в объезд по мосту, а то уж больно лед слабый стал.

Но отец отмахнулся.

Федор-младший из саней вылез, встал на берегу и, прикрывая глаза от солнца, решил проводить взглядом родителей. Сани двинулись по накатанному пути. Доехали примерно до середины реки, и вдруг сначала под лошадью, а потом и под санями лед треснул, и течение потянуло их под лед. Сани исчезли под водой сразу, а вот могучий конь не хотел сдаваться. Очутившись в холодной воде, он попытался бороться со стихией. Но силы его быстро иссякли, и его голова скрылась под водой.