Анатолий Ехалов - Поле Жильцовых. Есть ли будущее у северной деревни?

Но предаваться воспоминаниям было некогда. Плотно пошли звонки с поздравлениями. А за его спиной уже вовсю шла

подготовка к приему вышестоящего областного начальства.

Принять – дело нехитрое. Но вот беда: как быть со спиртным, которому объявлена беспощадная война? Будь ты самым первым в обкоме, но если молва донесет, что первый подымал стакан, не поздоровится и ему.

Приняли все меры предосторожности. Отпустили работников конторы по домам. В дверях поставили охрану из самых надежных и проверенных дружинников. Из руководящего состава остались самые приближенные. А водки, вина, как на грех, нет в магазине. Нашли бутылку шампанского на квартире завмага, пошли собственные запасы трясти. Еле-еле наскребли на застолье.

Часа в четыре летит кавалькада черных машин. Все первые лица области во главе с первым секретарем В. А. Купцовым. И Дрыгин, уже пенсионер, с ними.

Накрыли столы. Подняли бокалы. С великой осторожностью чокнулись, чтобы на улице было не слыхать.

Вместо банкета тайная вечеря получилась.

Одно время было модным лечиться овсом. Логика прямая: лошади овес едят и вон какие здоровые живут. Жена одного корреспондента центральной газеты тоже решила попробовать овсяной диеты. Посылает мужа в деревню за этим натуральным продуктом. Тот до «Родины» доехал, в контору пришел, а вот к самому Лобытову обратиться постеснялся: стоит ли за такой мелочью тревожить председателя крупнейшего хозяйства.

Пошел по низам. Так и так, говорит.

– Сделаем, какой разговор, – отвечают в низах.– Вот только к Михаилу Григорьевичу за дозволеньем сходим.

И верно, пошли к Лобытову.

– Корреспондент, – говорят, – овса просит. Дадим, или как?

– Отчего не дать хорошему человеку? Пусть выпишет в бухгалтерии, оплатит. Квитки возьмет и на склад едет получать, – соглашается Лобытов.

Выписал корреспондент бумаги, оплатил, поехал на склад.

Птицы под крышей парят, как в поднебесье. Сусеки забиты под самые стропила.

Кладовщица бумаги приняла, отвесила корреспонденту полпуда овса, а вот куда его высыпать, не нашла: у корреспондента тары не оказалось.

– Ладно, – говорит, – возьмите наше цинковое ведро. Только с возвратом.

Уехал корреспондент с овсом поправлять здоровье. А, наверное, год спустя присваивают Лобытову вторую Звезду Героя. В колхозе по этому поводу – митинг. Все начальство, все видные сколько-нибудь деятели, вся пресса и телерадио в «Родину» катят. Едет и наш знакомый.

Вокруг Лобытова столпотворение чинов и авторитетов. Еле очереди дождался:

– От имени и по поручению разрешите Вам, Михаил Григорьевич…

– Погоди, погоди, – остановил его Лобытов.– Скажи лучше: ты мне ведро цинковое привез?

Михаил Григорьевич был уже в преклонных годах. Присылают ему на выучку группу слушателей высшей партийной школы.

Мужики – кровь с молоком. Пожалели Лобытова: такое хозяйство вести – не башкой трясти.

– А чего мне уставать? – отвечал спокойно Лобытов. – Я на работе отдыхаю. Приду, посижу – и домой. У меня специалисты работают. А я так, руковожу…

На выходные стал собираться на охоту. Стажировщики приступились: возьми да возьми. Потом и сами были не рады, так загонял их старик по лесу, что еле ноги приволокли.

– Ничего, – говорит, – на работе отдохнете. Главное там процесс запустить, а потом все само собой пойдет.

По закону дважды Героям Социалистического Труда на родине устанавливали бюст.

Вылепили и Михаила Григорьевича, отлили в бронзе, водрузили на гранитный постамент у колхозной конторы.

Не любо было такое соседство председателю. Выглянет в окно:

– И чего этого идола тут взгромоздили! Эстолько денег вбухано.

Деньги, хоть и не колхозные тратились, а все равно жалко.

Немного погодя снова выглянет:

– Опять вороны мне все голову обляпали!

Директор совхоза «Вохтога» Валентин Владимирович Зажигин был человеком в области известным, орденоносным, совхоз его числился в десятке лучших.

В. В. Зажигин. Он и в мирной жизни оставался танкистом.

Как-то во времена всеобщей борьбы с алкоголем пригласил он меня с товарищами отужинать в совхозной овчарне. Чтобы любопытных глаз меньше было.

Рядом с овчарней стояла неказистая, просевшая венцами избушка водогрейка. В избушке была маленькая комнатка с отклеившимися обоями, лавками вдоль стен и большим деревянным столом.

Вышел сторож овчарни, поставил на стол огромное блюдо с дымящейся похлебкой и резанный большими ломтями хлеб.

– Жили-были рыбак да птичница, – сказал скороговоркой Зажигин.– У них, что ни день, то яичница. Уха и та из петуха.

Он распахнул пузатый портфель, извлек из него большой кусок окорока, водку, шампанское.

Делал он все стремительно. Тут же в одной его руке оказалась бутылка водки, в другой- шампанское.

Из обеих принялся наполнять стаканы. В народе такой ерш называется «белым медведем».

– Вы уж меня простите. Я чистую водку не пью, я по-стариковски, разбавляю шампанским.

Едва я успел убрать свой стакан, а товарищи не успели, и скоро поплатились. «Стариковский» напиток запросто мог свалить быка. Но не Зажигина.

Что это была за колоритнейшая фигура! В ту пору Валентину Владимировичу было под семьдесят. На вид, что дуб развесистый, кряжист, жилист, но быстр, поворотлив. Глаза с лукавинкой, острые, что шилья. Силой своей, умом ли умел блеснуть.

Какой чудесный вечер подарила мне судьба в этой полусгнившей водогрейке! Зажигин был в ударе.

Тридцать девять лет руководил он хозяйством. А было за эти годы столько…

– Вот, братцы мои, – сказал Зажигин, откладывая ложку.– Первый раз меня исключали из партии, когда я был еще беспартийным. Как сейчас помню: 13 сентября 1950 года избрали меня председателем колхоза. Было тогда в хозяйстве под сотню лошадей, сотни полторы коров, да я еще сдуру прикупил телят столько же. А сена вполовину нужды.

Как зимовали, одному богу известно. Надо коров доить – сейчас собираем мужиков и – на двор жердями скотину подымать. Вывесим на двух вагах коровешку и держим, пока бабы не подоят ее. Я до чего доподнимал, что с пупа съехал.

Ну, думаю, надо головой вперед работать. А то век свой придется коров вывешивать.

Лето приходит, выдаю колхозникам свое решение:

– Все покосы, какие есть, делю между семьями. Косите, как можете. Десять процентов от накошенного – забирайте себе.

Дело неслыханное. А народ поднялся, горы готов свернуть.