Виктор Кустов - Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор

– Это старая знакомая, – взглянув на номер и отчего-то смущаясь, сказал Сашка.

– Я понимаю, за пару дней новую с таким милым голоском завести сложно. Но гостиничный номерок-то откуда-то знает…

– Ладно тебе. Подруга холостяцкой юности, – грубовато произнес он.

– Не спорю, – поднял тот руки.

Сашка набрал номер.

– Мне удалиться? – прошипел Леша.

– Можешь записывать…

Трубку Нелли подняла сразу, словно ждала. Обрадованно произнесла, что уже дома, ушла с работы пораньше, ждет его.

– Ты знаешь, ничего не получится. Я уже собрался, через полчаса уезжаю в аэропорт, вылетаю домой.

Ставинский удивленно посмотрел на него, но промолчал.

– Что-то случилось? – после паузы, не скрывая разочарования, спросила она.

– Срочно надо быть на работе… Но через пару недель я снова прилечу, – торопливо пообещал он. – И сразу же тебе позвоню. Ты никуда не собираешься уезжать в ближайшее время?

– Я домоседка.

– Я обязательно приду в гости.

– Позвони, – отстраненно и сухо произнесла она, заставляя Жовнера еще больше чувствовать себя виноватым.

– До встречи, – бодро произнес он.

– Счастливо.

Она положила трубку первой.

– Обидел женщину, – догадливо констатировал Ставинский. – Теперь, старичок, теплого приема и нежного взгляда не жди… А мы что, действительно сегодня летим?

– Завтра утром. Первым рейсом.

Леша глубоко вздохнул. И продолжил, надеясь удовлетворить свое любопытство:

– А ведь мог бы незабываемо провести вечер…

– В тебе погибает талант сводника.

– Это верно, – оживился тот. – Люблю устраивать чужое счастье…

Давай я ей сейчас перезвоню, развею сомнения…

– Ты с переводчиками все вопросы решил? – сменил тему Жовнер.

– Подписали договоры… А что, в следующий раз не возьмешь с собой?

– Там видно будет, – уклончиво отозвался он, запоздало сожалея, что отказался от приглашения Нели. Похоже, ведь действительно ждала, хотела пообщаться, поделиться сокровенным… И совсем не обязательно же было оставаться на ночь. Предложил: – Давай поднимемся в ресторан, поужинаем, коньячку выпьем.

– Вот это замечательное предложение, – потер руки Ставинский. – Не возражаю. Хороший день надо достойно завершить…

Красавин

Теперь у него было дело, которое ему нравилось больше, чем организовывать митинги, пикеты, демонстрации и даже выпускать самиздатовский журнал. Коммунисты все еще сопротивлялись, хотя было очевидно – их дни сочтены. Предложение Жовнера стать главным редактором новой демократической газеты, которую учредили агентство Жовнера, фирма Гаврилова (симпатичный мужик, с амбициозными планами и, похоже, с хорошим капиталом) и федеральное министерство печати, пришлось кстати: противостояние старого и нового вышло на стержневую линию, когда силы сторон равны и даже мало-мальский перевес может обеспечить победу. Естественно, все сейчас решалось в Москве, но на чашу весов противоборствующих сторон подбрасывались провинциальные настроения и события. Недееспособность коммунистов на местах была очевидна, но они все еще сидели в кабинетах, а в их штабах тоже надеялись на неучтенный резерв.

Красавин и его сторонники опробовали уже все способы демонстрации неповиновения вплоть до массовой голодовки, которую провели в палатках, расставленных под окнами здания крайкома партии.

Помимо Красавина, Дубинина и Павлова в ней приняли участие еще с десяток добровольцев. Сменяя друг друга, они придавали этой акции массовый характер, но продержались две недели только они втроем. Тем не менее стали пионерами – голодовок до этого никто не проводил, о них писали центральные и даже зарубежные газеты, но партийные чиновники не сдавались, похоже, они понимали неизбежность своего ухода и теперь оттягивали его, полностью закрывшись от общества. Пора было выходить на другой уровень борьбы.

Предложение возглавить новую газету, с одним лишь обязательством – сделать ее истинно демократическим изданием, оказалось как нельзя кстати. В центральном штабе демократической партии его решение стать главным редактором газеты поддержали, пообещав помощь в сборе актуальных материалов и содействие в распространении газеты в Москве и крупных городах России, там, где демократы уже имели влияние. Поэтому и тираж сразу решили сделать не пятьдесят тысяч, как предложил Жовнер, а двести тысяч экземпляров.

Они втроем (два учредителя и он) слетали в Москву, встретились с министром. Его позицию – развенчивать марксизм-ленинизм, заведший страну в тупик, мобилизовывать население на решение назревших перемен – Красавин разделял полностью. Гаврилов тоже оказался человеком неравнодушным к политике, азартно подключался к оценке ситуации в стране, а Жовнер своевременно, в паузы, вносил прагматичные предложения – и у них получился долгий живой разговор с неторопливым чаепитием в министерском кабинете.

После подписания учредительных документов Красавин уже как полноправный главный редактор остался наедине с министром. Обговорили политику газеты, основные точки приложения сил и даже по предложению министра тут же в кабинете набросали план первых номеров. Наблюдая, как тот азартно предлагает темы, определяет острые проблемы, Красавин сделал вывод, что министр тоскует по живой журналистской работе.

Не удержался, спросил, вспомнив о своем возможном вхождении во власть, по желанию тот стал министром или нет.

– Призвали, – вздохнул тот. – Борису Николаевичу должен же кто-то помогать страну вытащить из этой ямы. – Выдержал паузу, задумчиво глядя перед собой и чем-то напоминая Кучерлаева, потом продолжил: – Нам с вами, Виктор, выпало сложное, но интересное время. Происходят исторические перемены, можно сказать, эпохальные, важные для всего человечества, и мы их реализуем. А пресса сейчас – самая главная власть, на самом острие этих перемен.

Газету делать мне лично интереснее и проще, чем сидеть в этом кабинете. Но важнее заложить основу для развития свободной независимой прессы. Твоя задача – доносить народу правду, моя – сделать так, чтобы таких, как ты, редакторов и демократических газет было как можно больше.

В конце разговора Михаил Никифорович пообещал всестороннюю поддержку и просил звонить без всякого стеснения в любое время дня и ночи.

Из министерства они с Гавриловым поехали к демократам, тот пожелал познакомиться с Травкиным и немедленно вступить в партию. Жовнер сказал, что вступать он пока никуда не собирается и у него есть свои дела.

За время, которое Красавин его не видел, он явно изменился.

Внешне стал более спокойным, сдержанным, предпочитая больше слушать, чем говорить. И совсем перестал интересоваться политикой, хотя все еще исправно платил партийные взносы в КПСС, и они с Гавриловым с трудом убедили его перестать поддерживать отмирающий класс эксплуататоров трудового народа и интеллигенции, к тому же разваливших большую страну.