Маруся Светлова - Фотографии 10 на 15… (сборник)

Как будто со стороны увидела она эту девочку, открытую жизни, открытую людям, совсем еще ребенка – наивного, в жизни ничего не понимающего, но ожидающего только лучшего…

И подумала невольно с каким-то уважением к девочке этой: «Вся ее жизнь тогда была – как новый фильм, в котором каждый день дарил радость, в котором было возможно все, в котором где-то неподалеку ходила ее любовь, с которой она обязательно должна встретиться, в котором было все уже так хорошо, как и должно быть в хорошем фильме. И она, девочка эта, уже жила внутри этого прекрасного фильма, свято веря в счастье».

Она вдруг вспомнила, как купила мороженое всем работницам в драпировочном цехе и деньги за него брать отказалась. А ведь получала стипендию сорок рублей, да родители рублей двадцать присылали, и каждая копейка у нее была на счету. Но такое у нее было хорошее настроение, когда шла она на свою удивительную практику, что купила она себе мороженое, и, мгновение помедлив, купила еще – восемь? десять? – пачек, чтобы всех угостить. И ведь действительно денег не взяла, хоть все эти тетеньки, понимая, какие деньги могут быть у приезжей студентки, старались ей по двадцать копеек отдать.

«Вот дурочка была! – подумала она уже привычно, как о дочери своей бестолковой думала. И тут же почувствовала внезапную неловкость от таких своих мыслей. – Почему же дурочка? Хорошая, светлая, добрая девочка, которая о счастье мечтала и настроением своим делилась…»

И показалось ей, что думает она о себе как о чужом человеке.

«Да, какая девочка была, – подумала она о себе опять как о чужой. – Скромная. Тихая и добрая… Как Маша. Та вечно всем помогает, всех кошек у подъезда подкармливает».

И словно открытие сделала, о дочери своей вспомнив. Ведь Машка, – точно такая, какой она когда-то была. Только она, Светлана, перестала такой быть, а Машка – остается и не соглашается быть другой…

Ей вдруг стало стыдно чего-то, чего она и сама не понимала в этот момент. И опять сон как рукой сняло. Она лежала, открытыми глазами уставившись в потолок, вспоминала себя ту – которая была тогда, как Машка сейчас: чистая, ожидающая, верящая в какое-то свое хорошее кино…

И только сейчас, как будто именно к этому воспоминанию добиралась она долго, весь вечер – так глубоко оно было зарыто, она вспомнила, как однажды во время перерыва успели они с Наташкой сбегать в павильон, где снималась любовная сцена. Вместе с несколькими рабочими, немногочисленной массовкой, молча смотрели они, как лежащие в освещенной софитами постели мужчина и женщина – известные актер и актриса – изображали объятия, страсть. И видно было всем, что не очень-то у них это получалось, и режиссер сердился, снимая дубль за дублем, и повторял ворчливо:

– Больше страсти… Больше… Ну хоть на мгновение представьте, что вы друг другу приятны!..

И так интересно им с Наташкой было все же дождаться – появится или не появится в их объятиях страсть, что забыли они о времени и спохватились, когда прошло уже более получаса после окончания обеденного перерыва.

Примчавшись в свой цех, зайдя в комнату, где собрались женщины-драпировщицы и несколько заглянувших к ним товарок – уборщиц, работниц транспортного цеха, – смущенно объяснили свое опоздание:

– Там сцену любовную снимали – интересно было…

И эти взрослые женщины, – простые, необразованные, часто выражающиеся крепко, с матерком, ответили им неожиданно – слаженным хохотом.

Света с Наташкой смутились окончательно, а одна из женщин сказала:

– Вишь ты, и у них – любовная сцена… – И, видя их смущение, добавила миролюбиво: – Да вы не смущайтесь, мы тут тоже любовные сцены вспоминали…

И женщины опять захохотали, а одна из них, продолжила прерванный разговор:

– А муж мне и говорит: «Ты чего так долго, где тебя носило?» А я возьми да чуть и не ляпни, что Петька никак кончить не мог, да вовремя спохватилась…

Женщины опять грохнули хохотом и не успели еще успокоиться, как вступила в разговор пожилая, как казалось тогда Свете, женщина, «А ведь ей лет сорок – сорок пять, как мне сейчас, наверное, было», – она покачала головой: как все по-другому смотрится изнутри этого возраста!

– А я с одним мужиком однажды прям под балконом его в кустах забавлялась. Так мы в раж вошли, что уже все равно было, где. И прямо тут же, под его окнами дела делали, а жена его возьми да на балкон и выйди, и начала его звать, а мы тут, прямо перед ней в кустах лежим, он на мне голой задницей сверкает… Ну, как говорится, Бог милостив, пронесло, ничего она не заметила, темно уже было… А я, честно, со страху чуть не обделалась… – весело добавила она, и женщины опять засмеялись – громко, весело.

Только Света не смеялась, да Наташка, которая весь этот разговор так и просидела в углу за столом тихо, как мышка. И Света, пока все хохотали и обсуждали товарку – мол, вот какая бедовая, а с виду – тихоня, никогда не подумаешь, что такое вытворять может, – тоже к Наташке перебралась, и они, не сговариваясь, не глядя друг на друга, как будто неловко, стыдно им было, разложили на столе ткань, взяли лекала и принялись заготовки к рукавицам вырезать.

Им действительно было стыдно – нестерпимо стыдно, даже страшно, что вот так – откровенно, грязно – женщины о таком таинственном, прекрасном и чистом, как им, девочкам, казалось, говорят. Да и не то было страшно, что они такое говорят. Страшно – что они такое делают, что делают они это так просто, некрасиво, нечестно, грязно – как в чистых картинах их будущей жизни, в их хорошем кино быть не должно…

А простые работницы, войдя в веселое это, игривое настроение, успокоиться не могли и обсуждать стали другую товарку свою, которая с рабочим из соседнего павильона, как они выразились, шашни завела, и который в последнее время, их словами выражаясь, от нее «морду стал воротить».

– А ты письмо ему напиши, мол, забыть тебя не могу, тоскую, мол… – предложила одна.

– Да, напиши, напиши! – поддержали идею женщины, и кто-то из них озорно предложил:

– Пусть тебе девчонки – студентки образованные подскажут, как покультурнее письмо написать так, чтоб его назад развернуло.

Эта идея понравилась всем женщинам, еще больше – той, которой письмо это было нужно.

– Ну-ка, девки, давайте, помогите письмо написать!

Как ни отнекивались они с Наташкой, полностью смущенные таким предложением, как ни пытались отшутиться, что, мол, и опыта у них нет, и писем они не писали никогда, – это только подзадорило работниц:

– Так вы и пишите, как бы парню своему писали, чтобы напомнить ему, чего между вами было, – не отставала женщина.

Светлана сдалась и сказала слабо:

– Ну, я бы написала: «Я не могу забыть тебя…»

В полной тишине – женщины внимательно слушали ее тихий голос.