Виктор Кустов - Русский манифест

История человечества подтверждает: в памяти людей остаётся культура дня , света, она – единственный источник с живой водой.

Я – сторонник этой культуры, служащей жизни и Богу, выдающей в Космос энергию Любви.

2008

Не думал, что затоскую по временам застоя. Уж как в своё время хотелось вывернуться из-под опеки коммунистического авангарда рабочего класса, вырваться из прокрустова ложа марксистско-ленинской идеологии, социалистического равенства, грандиозных трудовых свершений, наконец, просто выехать за рубежи страны родной. Так, наверное, живущий под снежными вечными вершинами, дышащий пронзительной чистоты воздухом, морозно-звенящим – зимой, одурманивающе-пьянящим, настоянным на разнотравье – летом, домосед-горец, соблазнённый забредшим говорливым туристом, мечтает о городской толчее, какофонии машинного стада, о неведомом ему ядовитом воздухе мегаполиса.

Нет, конечно, мы, кого, как я теперь понимаю, безродные завистники пытались, да и продолжают пытаться, унизить словом «совок» (отчего оно только приобретает романтический оттенок), не были такими уж неискушёнными и целомудренными в своей, отверженной от западной цивилизации стране. Но всё же то, чем жил, что обрёл и что потерял «загнивающий» от капитализма Запад, представляли действительно плохо. И в запретно-сладостном видении «из-за забора» всё там выглядело весьма заманчиво.

Сейчас большинство моих молодых сограждан, за исключением разве тех, у кого годы молодости выпали на закат развитого социализма, с трудом представляют, как же жили в тот самый застойный социализм (или социалистический застой) их родители, дедушки и бабушки… И считают, что плохо. Холодно и голодно…

Ну что сказать, действительно, сытно жила только столица, откуда разбегались по ближним окрестностям «колбасные» электрички. А во все, даже самые дальние, уголки огромной державы, непрерывным потоком шли указания партийных и советских органов. Прилавки магазинов необременительно радовали небогатым выборов самого необходимого, какие уж там деликатесы и разносолы. Длинные очереди заставляли учащённо биться сердца: «Что дают? Что выкинули?». К концу этой эпохи построения социализма дефицитом было практически всё, кроме чиновничьих документов и анекдотов, среди которых наибольшей популярностью пользовались политические. Не так давно об одном из них, уже изрядно «бородатом»: спрашивают ученика в двадцать первом веке: «Знаешь, кто такой Брежнев?». – «Знаю, – отвечает, – мелкий политический деятель во времена Аллы Пугачевой», напомнило ТВ, с помпой отметившее юбилей певицы.

Да, мы, можно сказать, жили в обществе тотального дефицита материальных ценностей. Но у нас был свой, не ведомый остальному, не знающему этого дефицита, миру животворящий оазис – многонациональная культура огромной страны – Союза Советских Социалистических Республик – тот самый духовно необходимый эликсир, способный заменить и авто, и джинсы, и колбасу…

Теперь, когда полно машин, джинсов и колбасы, я понимаю, как сильно мы прогадали, заплатив за автомобильные пробки, рабочие штаны и умащённые всяческими небезопасными добавками мясные отходы, тем, что неизмеримо ценнее…

На моей книжной полке с тех несытых советских времён живут книги, которые в своё время не только заменяли дефицит материального мира, но и безгранично расширяли мой собственный мир. И среди них, помимо сочинений классиков русской и иностранной литературы, немало трудов тех, кто является моими современниками. И когда-то мы с ними жили в одной стране, а теперь многие из них являются подданными других государств. Но, как и прежде, они – мои собеседники, советники, оппоненты… Одним словом, мои лучшие друзья.

Мне трудно вообразить, что, приехав в Кыргызстан, я буду чувствовать себя чужим. Одной из первых памятных встреч, раздвинувших горизонты познаний русского подростка, стала для меня встреча с прозой Чингиза Айтматова. Именно его Джамиля стала олицетворением киргизской девушки – трепетной, быстрой, загадочной…

«Джамиля была хороша собой. Стройная, статная, с прямыми жёсткими волосами, заплетёнными в две тугие, тяжёлые косы, она ловко повязывала свою белую косынку, чуть наискосок спуская её на лоб, и это очень шло ей и красиво оттеняло смуглую кожу гладкого лица. Когда Джамиля смеялась, её иссиня-чёрные миндалевидные глаза вспыхивали молодым задором, а когда она вдруг начинала петь солёные аильские куплеты, в её красивых глазах появлялся недевичий блеск…»

Потом были упоение романтической повестью «Белый пароход», открытие иного народа в повествовании «Пегий пёс, бегущий краем моря», горячие споры по поводу романа «И дольше века длится день (Буранный полустанок)» и, наконец, постижение пророчества романа «Плаха».

Я никогда не был в Киргизии, но мне кажется, я знаю культуру, обычаи, характер, или то, что называют менталитетом этого народа. Но главное: киргиз Чингиз Торекулович Айтматов очень хорошо знал меня, паренька, выросшего на берегу далёкой от Киргизии европейской реки Западная Двина…

Думаю, немало моих сверстников могут похвастаться тем, что у них были замечательные учителя.

Живущие за многие тысячи километров.

Говорящие на других языках и щедро делящиеся своими знаниями.

Тонкое дело Востока я познавал через прозу узбека Тимура Пулатова. Первой была повесть «Завсегдатай».

«В балет я попал совершенно случайно и неожиданно, на базаре, где я торговал старыми книгами – без всякой прибыли, за свою цену, – меня заприметил один приезжий учитель. Почему-то ему показалось, что я подаю надежды, не спорю, я был стройным красивым мальчиком… Мне так захотелось в столицу, так увлёк учитель! Отец – странно – сразу согласился, мать поплакала. Ученики никогда не ошибаются в своих учителях, учителя же всегда в учениках, так и мы, должно быть…»

Сочетание, казалось, трудно сочетаемого: балета, книг, базара – всё в одном абзаце. Такая она и есть, окрашенная романтикой и одновременно правдиво-жизненная проза Тимура Пулатова.

Потом было знакомство с другими его повестями, романом «Жизнеописание строптивого бухарца», через которые я узнавал ещё один народ, приобретал ещё один мир… Какое-то время мы существовали вместе, и Узбекистан стал для меня не только страной песков, дынь, изюма и тюбетеек…

Уже будучи сложившимся взрослым человеком, впервые прочёл стихи казаха Олжаса Сулейменова «В винограднике»:

По виноградному листу

ползут улитки

и тащат на спинах

кибитки

Кочевник скакал,

а век его полз,

у каждой бурной сложности

есть тихий образ,