Евгений Магадеев - Приличные люди

Вторично беспокоить Лапшина тоже не хотелось. У того наверняка были свои планы на вечер, куда веселее пережевывания одной и той же скудной темы, пусть даже она и касалась пополнения в семействе лучшего друга. Даром что недавно перемены произошли и в жизни самого Андрея Лапшина: к нему переехала девушка. Не такое уж и беспрецедентное событие, по правде говоря. В плане стабильности на личном фронте Михеев, несомненно, опережал товарища – и это была, пожалуй, единственная сфера, в которой он не чувствовал себя отстающим.

Как же поступить-то? Сидеть сиднем – не вариант. А может, вызвать такси и умчаться в роддом? Так Костя мог бы находиться рядом с Антониной, быть в курсе новостей – и жена не стала бы на него за это злиться… Или стала бы? Все-таки пользы от Михеева – ни на грош, а нездорового ажиотажа в палате и без него предостаточно. Умел бы Костя оставлять волнение дома, не возить его с собой, вопрос был бы решенным. На практике же ситуация выходила весьма неоднозначной. По счастью, ничто не мешало обсудить ее с другом, у которого наверняка были свои планы на вечер…

– Андрей Романыч, ты прости, что снова трезвоню, – просипел Костя, как только Лапшин оборвал вереницу гудков своим дежурным «да». – Я поеду, пожалуй. Волнительно как-то.

С того конца донесся неопределенный вздох, выражавший то ли недоумение, то ли упрек; а за ним последовало четкое указание:

– Нечего тебе там делать. Никуда не уходи, я скоро приеду с бутылкой коньяка. Готовь закуску.

Хрущевка Михеева всегда поражала Андрея чудным обстоятельством: в ней была предусмотрена одна-единственная раковина – конечно же, на кухне. Почему-то хозяев это не смущало: из года в год они мыли руки над ванной, мучая допотопный смеситель с непостижимо длинным носиком. У Лапшина сия конструкция вызывала ассоциации со сказками о великанах. Вот он пробрался в логово чудовища, все вокруг титаническое; даже обычный рукомойник настолько огромен, что Андрей мог бы поместиться в нем целиком…

Увы, иллюзия сохранялась ровно до тех пор, пока в поле зрения не попадало что-то еще помимо ванны. Квартиру Михеевых ну никак нельзя было назвать гигантской. По шкале от одного до десяти, где один – халупа, а десять – хоромы, Лапшин поставил бы ей максимум троечку, да и ту с натяжкой. С изрядной такой натяжкой. И хотя формально две комнаты – это ровно вдвое больше, чем одна, по факту каждая из них была настолько крохотной, что снос перегородки напрашивался сам собой. Михеевы, впрочем, до этого не додумались. А может, и нарочно отказались от перепланировки с прицелом на потомство.

– Когда, сказали, Антонина разродится? – уточнил Андрей, вытирая руки о махровое полотенце.

– Вроде к утру должна уже, – послышалось со стороны кухни. Костя строгал там сыр и колбасу – только сейчас, а ведь Лапшин велел ему озаботиться заранее. Наверное, Михеев до последнего не верил, что друг приедет его поддержать. – Ты только не говори ей, что мы тут пили.

– Так мы еще и не пили, – даже не порываясь помочь Михееву, Андрей плюхнулся на стул, выудил из сахарницы кубик рафинада и закинул его себе в рот. – А все из-за чего? Кто-то из нас двоих не подсуетился, когда надо было. И вот мы занимаемся приготовлениями – а должны бы разливать по третьей. Давай уже рюмки, не томи.

– Я серьезно, Андрей. Не говори Антонине, она не одобрила бы.

– Подкаблучник.

– Семейная жизнь – это череда компромиссов.

– Особенно если ты подкаблучник.

– Почему я слышу какие-то обвинения от человека, который совсем не разбирается в предмете? Может, это не у меня, а у тебя за спиной восемь лет успешного брака?

– Справедливо, – Андрей пожал плечами и наполнил рюмки до краев. – Жаль, цена этого феерического успеха – добровольное тюремное заключение. Свидания с друзьями строго по расписанию – о да, за это явно стоило побороться! Хотя ты прав, я в этом предмете абсолютный ноль. Наверное, пока чего-то не понимаю, не дорос еще… Ну, за семейные ценности!

Лапшин никогда не знал всей правды о метаморфозах, некогда постигших его товарища. Всему виной, безусловно, была женщина – вполне конкретная женщина, первая и, видимо, последняя в жизни Константина. Она вклинилась в размеренный ритм его повседневности, как только друзья доучились до третьего курса, – и, постепенно расширяя свое влияние, в конце концов поглотила Костю без остатка. Имелась, однако, в этой истории деталь, о которой Андрей даже не догадывался: перемены могли бы быть не столь резкими, если б не его собственная импульсивность.

Ночевки в доме Лапшина воспринимались Антониной без энтузиазма. Неизбежное зло. Она предпочитала проводить время с Костей на нейтральной территории, либо приглашать его к себе. В первом случае приходилось мириться с вечной пустотой в карманах Михеева – зачастую ему не хватало даже на билеты в кино, не говоря уже о кафе и ресторанах; во втором же романтическая атмосфера вдребезги разбивалась о присутствие родителей Антонины, не имевших обыкновения проводить вечера культурно. А поскольку душа и тело не терпели долгого целомудрия, девушка безропотно соглашалась на временное сожительство с Андреем и его скверными бабами, каждый раз новыми. Хочешь тискаться – жертвуй самолюбием, таким был ее компромисс. А Антонина знала, что без череды компромиссов никакого семейного счастья не построишь.

Лапшин и Михеев познакомились еще на первом курсе. Оба из глубинки, оба физики. Правда вот, социальные слои разные: папа Андрея владел собственной пивоварней; папа Кости владел приемами вольной борьбы, но они не очень-то пригождались сторожу детского сада. Когда старшие Лапшины узнали, что их чадо перебирается в большой город ради учебы, они тут же купили ему квартиру недалеко от университета, причем довольно комфортную. Когда старшие Михеевы узнали, что их чадо перебирается в большой город ради учебы, они купили две бутылки водки и шумно отметили это дело. И все же пропасти между ребятами не было. Случайно оказавшись за одной партой на лекции по матанализу, они быстро нашли причины сделать из этого традицию. Потом начали понемногу общаться и вне занятий. Однажды Андрей затронул тему домоводства – дескать, лампочки в туалете уж больно часто перегорают, – и наткнулся на полное непонимание со стороны товарища. Тот считал его проблемы смехотворными – и, по сути, не преуменьшал. Расписывая тяготы общежитского быта, Михеев не стремился достичь какого-то конкретного результата. По крайней мере, он точно ни на что не намекал. Но Лапшин воспринял его рассказ как руководство к действию и почти вынудил Костю перебраться из общежития на просторы своей двушки. Взамен потребовал убираться да кашеварить – и ни копейки в довесок. Сущие пустяки.