Юрий Мудренко - Мы из СВУ

Теперь же всё изменилось, я был волен в своём выборе и спокойно мог остаться в девятом классе родной школы или даже забрать документы и перейти в более престижную школу с физико-математическим уклоном. Благо, такая возможность была: с математикой я дружил, и ни алгебра, ни геометрия никогда не вызывали у меня трудностей. Однако, несмотря ни на что, решения своего я не изменил.

Ещё одним обстоятельством, повлиявшим на мой выбор в пользу дальнейшего обучения именно в СВУ, стал визит в школу бывших учеников, только годом постарше, чем я, Вити Черняка и Алика Стефановича. До той поры я даже не догадывался, что после окончания восьмого класса эти ребята прошли строгий отбор, успешно сдали вступительные экзамены, а потому уже осенью, будучи в отпуске, показались в школе, что говорится, при полном параде. Чего стоили чёрные кителя с красными погонами, на которых красовалась аббревиатура МнСВУ! А чёрные отглаженные брюки с красными лампасами! А форменные чёрные ботинки с острыми носами, старательно начищенные до зеркального блеска!

От бравого вида новоиспечённых суворовцев я пребывал в состоянии лёгкого шока; и хоть нормально побеседовать с этими героями сегодняшнего дня мне так и не удалось, но весь день после этой внезапной роковой встречи я оставался в состоянии неслабого стресса, охватившего меня с ног до головы и поманившего наивную душу подростка ярким желанным светом далёкого маяка. А тут ещё мой одноклассник Лёня Сенкевич подлил масла в огонь, сообщив мне по секрету, что собирается в следующем году сразу после окончания восьмого класса поступать в СВУ.

– Знаешь, Юрка, если уж носить костюм, то именно чёрного цвета, а если уж надевать форму, то только такую, – произнёс он шёпотом в самое ухо, кивком головы указывая на двух суворовцев. – А ты как считаешь?

– Я считаю, что ты прав, а потому летом мы с тобой вместе попробуем туда попасть, – ответил я ему, и мы в знак мальчишеской клятвы, которую непременно, невзирая ни на что, надлежит сдержать, пожали друг другу руки.

Не знаю точно, говорил ли Лёня о своей мечте кому-либо ещё; что же касается меня, то я держал свои намерения в тайне до той поры, когда скрывать их уже не было никакого смысла.

Между прочим, моя любимая учительница математики Валентина Дмитриевна была очень удивлена моему выбору. Она так и сказала, что для неё это – новость номер один.

– Я никак не ожидала, что ты захочешь стать военным, – призналась она. – Я бы тебе посоветовала всё-таки ещё раз всё хорошенько обдумать и, забрав документы, отнести их прямиком в первую школу. Имей в виду, что из этой школы все выпускники без исключения совершенно спокойно поступают в институт на физмат. А с твоими способностями сам бог велел туда идти.

Только я её не слышал, а точнее, не слушал. Прекрасный город Минск, строгая военная форма и перспектива поступления после окончания Суворовского училища в любое высшее военное учебное заведение перевесили все остальные доводы. Это была дорога, которую выбрал я сам; у меня на пути к заветной цели было множество преград, которые следовало преодолеть: и выпускные экзамены за восьмой класс, и медкомиссия, допустившая меня к поступлению в СВУ, и вступительные экзамены по полной программе с серьёзной проверкой знаний каждого предмета, и снова медкомиссия, теперь уже проводимая медицинским персоналом Суворовского училища.

Подобная кухня ожидала всех тех, кто приехал поступать и бороться за место под солнцем. Таких было много, и сейчас уже точно не вспомнить, сколько душ претендовало на одно место, а потому борьба велась нешуточная, и схлестнулись в ней пятнадцатилетние мальчишки, как взрослые, вдумчиво, серьёзно и ответственно, но только на экзаменах за партой. А после завершения очередного этапа сложного пути, когда, наконец, аудиторию покидал последний из сдающих, под жарким летним солнцем все снова становились друзьями вплоть до следующего экзамена.

Всё это действо происходило в летнем лагере, который в этот ответственный период радостно оживал, с благодарностью предоставляя в распоряжение абитуриентов все свои площадки и сооружения. Селили нас в ту пору в кубриках деревянных построек, именуемых казармами, и, насколько я помню, помещалось в этих простеньких сооружениях великое множество мальчишек со своими чемоданами и сумками.

Когда был взят последний рубеж экзаменационной страды, мы с напряжением ждали объявления результатов, и каждый из нас мечтал оказаться в желанном списке новоиспечённых суворовцев. И как же я радовался, обнаружив себя в списке тех, кто прошёл без потерь всю эту кухню и был зачислен в СВУ! Моя душа пела, и я был счастлив, что у меня всё получилось просто замечательно.

А потом началось знакомство с нашими будущими отцами-командирами. Из тогдашних офицеров мне больше всего запомнился капитан Белявский Виктор Павлович с его тихим и спокойным голосом и взглядом серых глаз сквозь хитроватый прищур. Этим взглядом он просвечивал каждого из нас, как рентгеном, и всё время делал какие-то пометки в небольшом блокноте. К своим будущим питомцам он относился с нескрываемым пристрастием, всерьёз мечтая видеть в третьем взводе новой пятой роты только самых лучших, а потому методично и поступательно ещё на стадии абитуры составлял на каждого подробное досье. Это был один из способов досконального изучения личного состава, вверенного ему для обучения и воспитания.

Мы этого, конечно же, не знали, иначе маленькую секретную книжку командира третьего взвода вероятнее всего ожидала бы незавидная судьба с полным её уничтожением. Не знали мы и того, как проводилось распределение поступивших по ротам, а их было три, и по взводам, коих в каждой роте было четыре. Вероятнее всего, на распределение по ротам опытный офицер-воспитатель капитан Белявский повлиять не мог, но в процесс отбора суворовцев пятой роты в свой третий взвод, он, безо всякого сомнения, попытался вмешаться на самой ранней стадии.

«Мой взвод должен быть лучшим, а потому ко мне должны попасть…», – тут командир взвода ненадолго задумался и через минуту размышлений стал отмечать в тетради благонадёжных по его разумению воспитанников.

К справедливости сказать, далеко не все из отмеченных попали именно к нему, и на то были свои объективные причины, доминантой которых стал командир роты подполковник Стрижак, самый старший из офицеров и по чину, и по званию, и по возрасту; а потому, когда он увидел список, любезно предоставленный командиром третьего взвода для утверждения, то завёлся с полоборота, как мотор нового внедорожника, и на выдохе резюмировал:

– Ещё чего захотел, капитан! У меня, между прочим, в ответ на ваш список имеются собственные соображения, – и с этими словами командир роты выложил перед недовольным капитаном аккуратные записи, собственноручно сделанные накануне. – Вот так. И если уж на то пошло, пару человечков я вам разрешу поменять. Но только двух, и всё!