Варвара Титова - Записки театрального ребенка

На радость маме, я оказалась на редкость спокойным ребенком. Не капризничала, не ревела и ни к кому не лезла. За мою степенность в театре меня очень любили. Меня тискали, дарили шоколадки, которые я не ела. Но из вежливости всегда откусывала маленький кусочек, остальное отдавала маме.

С детства мама учила меня вежливости. Как только мы заходили в театр, она говорила:

– Варя, поздоровайся с людьми. Скажи, здрасьти.

Я чинно вставала, наклонялась вперед, заводя за спину ручки, разведенные в стороны, и говорила протяжно:

– Аасьти.

Кстати, кланяться мама меня не учила, но почему-то я делала это именно так. Взрослые умилялись этой картине. Поэтому здороваться со мной обожали все.

А еще я таким же «аасьти» здоровалась с памятниками Ленину. Мама вообще не понимала, откуда это взялось. Причем, даже разглядев где-то вдалеке малюсенький бюст, я умудрялась выворачиваться в его сторону, сидя у мамы на руках, и выдавать это чинное «аасьти».

Разгадка этому явлению была найдена позже. Когда мне было уже года четыре, я перевернула таз, встала на него, вытянула вперед руку, и провозгласила:

– Я дядя Ленин, здласьти!

Логика была понятна. Раз памятник протягивает руку, значит, здоровается.

Судя по всему, чинный поклон я, скорее всего, тоже подсмотрела в театре среди актеров. Некоторые из них любили шутливо важно раскланиваться друг другу.

Однако, этому милому «аасьти» однажды пришел конец. Летом на время летних гастролей, мама меня отправила к бабушке в челябинскую область. Там я познакомилась со всей деревенской малышней. Они меня быстро научили петь блатные жалостливые песни, ну и вообще объяснили, что такое «настоящая» жизнь.

В начале сентября актеры вернулись из отпусков. Был первый сбор труппы. Все были отдохнувшими и радостными, весело обменивались впечатлениями от отдыха. Мы с мамой вошли в бурлящее фойе.

– Варварушка, здравствуй, – распахнув руки, и сияя улыбкой, к нам навстречу двинулся один из актеров.

– Здавова, Юлка, – не моргнув глазом ответила я.

По фойе прокатилось раскатистое – ООООО!

– Варварушка, и где же ты была летом? – подскочил другой актер.

– Здавова, Силёга, – так же сурово ответила я, – У бабушки.

Артисты обступили маму, высказывая ей свои удивления от такого контраста.

– А еще мы теперь поем блатные песни, – вздохнула мама.

Но тут всех пригласили в зрительный зал на собрание. Демонстрацию навыков пения пришлось отложить. На время.

Как-то раз в детском саду в понедельник воспитательница проводила среди детей опрос, кто и как провел выходные. Очередь дошла и до меня:

– Варя, скажи-ка нам, а где вы вчера были?

– На апитакля, – спокойно ответила я.

– Где, где? – переспросила удивленная воспитательница.

– На апитакля, – повторила я.

Вечером, когда за мной пришла мама, ей навстречу вышли две воспитательницы и с каким-то странным заговорщическим видом спросили:

– А где вы вчера были?

Мама недоуменно хлопала ресницами, не понимая суть подвоха.

– Так, все-таки, где вы вчера были? – не отступали воспитательницы.

– Ну, где, где, – размышляла мама, вспоминая вчерашний день. – Да как обычно, на спектакле.

– Ах, вот оно что, – расхохотались воспитательницы, – А мы тут весь день голову ломаем, что же такое «апитакля».

Я как-то быстро усвоила правила поведения в театре. Шуметь и кричать нельзя, а также бегать и прыгать, когда идет репетиция или спектакль. Если возникало желание подвигаться, это можно было сделать в дальнем от зала фойе. Но как-то такого желания у меня не возникало. Я четко понимала, что театр – дело серьезное и требует строжайшей дисциплины.

Меня за это уважали и разрешали то, что было не позволено другим театральным детям. Например, я могла сидеть за кулисами во время спектакля. Иногда, актеры, выбегая со сцены, начинали восторженно меня тискать и трясти.

– Варька, ух, Варька!

Я с суровым видом шепотом делала им замечания:

– Тсс, дядя Юва, тссс, дядя Силежа, апитакль идет!

Лет до четырех с половиной я упорно не выговаривала букву «р». Причем мама и другие актеры постоянно с напускной серьезностью меня спрашивали:

– Варвара, когда ты начнешь говорить букву «р»?

Я поднимала вверх глаза, раздумывала пару-тройку секунд и очень честно отвечала:

– Завтла!

Иногда во время спектакля я заходила в зрительный зал, тихонько шла по проходу, отжимала откидное сиденье, садилась и смотрела. Зрители, сидящие, по соседству, удивленно на меня косились, но ничего не говорили. Когда мне это надоедало, я так же тихо вставала и уходила. Так как ростом я была ниже спинок кресел, никто этого практически не замечал.

Но чаще всего, я просто играла в гримуборной. Перед театром, мы с мамой постоянно заходили в «Детский мир», где она мне покупала какую-нибудь новую недорогую игрушку. И я ею весь вечер или день, когда были репетиции, занималась. Так же с собой мы всегда брали альбом и цветные карандаши.

Однажды моя игрушка даже попала в спектакль. Дело было так. Несмотря на то, что я была девочкой, и мне часто дарили куклы, играть с ними я не любила, и они благополучно пылились в комнате на шкафу. Мне нравились машинки, головоломки, занимательные игры.

Как-то раз в «Детском мире» мне очень понравился пластмассовый автомат голубого цвета. В него вставлялись батарейки и при нажатии курка он «стрелял». Вернее, издавал звук, отдаленно напоминающий автоматную очередь, и у него на дуле загоралась красная лампочка. Игрушка была не для театра. Трещать за кулисами было нельзя. Я честно пообещала маме, что в театре не сделаю из него ни одного выстрела и обещание это ни разу не нарушила. К автомату привязали веревку вместо ремня, я его повесила на шею и ходила с ним как дозорный.

На сцене репетировали спектакль по пьесе Михаила Рощина «Старый Новый Год». Мама играла девочку Лизу. Когда к ней по сцене приставал кто-то из взрослых, она выпаливала фразу: «Моё не бери, не смотри».

Посмотрев репетицию, вечером я предложила маме:

– «Моё не бели, не смотли!», бели мой автомат и стлеляй!

На другой день мама предложила режиссеру этот ход, а он его сразу же одобрил и утвердил. Можно сказать, это была моя первая режиссерская подсказка. Я очень гордилась тем, что в спектакле играет мой любимый синий автомат.

Это была моя первая осознанная настоящая елка. В театре в дни Новогодних каникул, для детей, кроме спектакля на сцене, разыгрывали в фойе, возле елки, интермедию. Самое первое представление устраивали для театральных детей. Это, по сути, был генеральный прогон и проба на маленьких зрителях.

Мне всего через месяц должно было исполниться целых два года. И я чувствовала себя очень взрослой. В детском саду на елке мне досталась роль Лисы. Мама сшила из оранжевого сатина комбинезончик. Выкрасила в рыжий цвет полоску пушистого меха, это был хвост. И самое главное, придумала мне на голову маску лисы, сделанную в виде шапочки, не закрывающей лицо. Она сама вылепила из гипса лисью морду, в художественном цеху оклеила ее папье-маше и оранжевой тканью, наклеила черный бархатный нос, зеленые глаза и пришила черные ушки. Получилось замечательно.