Варвара Титова - Записки театрального ребенка

Так я впервые попала в Валевочкины хоромы. Их комната оказалась побольше нашей. У одной стены стояла железная кровать, заправленная розовым покрывалом, на котором солидно возвышались две взбитые подушки с торчащими в стороны уголками. Рядом большой деревянный шкаф с резными витушками на дверцах. Около другой стены стоял коричневый комод с медными ручками. Впереди у окна стол, накрытый скатертью и два стула. На полу, натянутые, словно по струнке, лежали две тканые дорожки. Ни оного постороннего предмета или хотя бы вазочки. Порядок был такой, словно в этой комнате жили не люди, а была музейная экспозиция.

– Где же ты глузовик-то катаешь? – спросила я удивленно.

– А вот тут, – Валевочка отодвинул висящую на стене занавеску.

За ней оказалась крошечная кухня, буквально пятачок, на котором умещался маленький стол, стул, тумбочка с электроплиткой и полка с посудой. Зато впереди было небольшое окошко с широким подоконником.

Мы тут же взгромоздились на него и стали смотреть сквозь стекла, слегка подернутые по краям инеем и узорами. Вид был так себе. Всю улицу загораживал высокий деревянный глухой забор. Слева виднелся кусочек нашего двора и входные ворота. Начало смеркаться, вид за окном приобрел нежный сиреневый оттенок. Падал снег, мягкий и пушистый. Легкие снежинки, исполнив свой волшебный танец, изящно ложились на огромный сугроб внизу.

– Гора ваты, – сказал Валевочка.

– Дааа, – подтвердила я.

– Вот еще смотри! – радостно воскликнул Валевочка и метнулся к полке с посудой.

Он достал одну тарелку, встал на подоконник, открыл форточку и опустил туда тарелку. Она пролетела вертикально вниз и мягко скрылась в снежном пуху, чуть надрезав его ребром.

– Видела? – прошептал Валевочка.

– Видела…

– Здорово, да? – Валевочка снова метнулся к полке.

Мы оба заворожено смотрели, как в пушистом сугробе тонут тарелки, потом еще поэкспериментировали с ложками и вилками. И даже булькнули две чайные чашки. Больше посуды не осталось.

– А тебе за это не влетит? – спросила я тихонько.

Валевочка промолчал.

– Я пошла к себе, – сказала я, слезла с подоконника и вернулась к маме.

Прошло около часа. Стемнело. Судя по крикам, доносящимся из-за противоположной двери, вернулась Валевочкина мать. Он орал и ревел, как белуга. Она что-то яростно кричала, но слов было не разобрать.

Вдруг с грохотом захлопнулась дверь и в коридоре послышались быстрые тяжелые шаги. Это была Валевочкина мать, которая пошла во двор «спасать» из сугроба посуду. Я думаю, что в темноте, рыться в огромном полутораметровом сугробе было не просто.

За окном было слышно, как она ругалась и смачно материлась. Мама закрыла форточку.

– Мама, мам, – тихо позвала я.

– Что?

– Я знаю, за что Валевочке влетело.

– И за что же?

– Он мне показывал, как красиво тонут тарелочки в снежной подушке.

– О, господи, – всплеснула руками мама. – И ты кидала тоже?

– Нет, я смотлела. Так красиво…

– Вообще-то могла остановить его. Посуду за окно нехорошо выбрасывать.

Валевочка неделю просидел взаперти. А я даже боялась подойти к его двери. Судя по тому, что при случайной встрече в коридоре с его матерью, она на меня не стала ругаться и даже слегка приветливо кивнула, Валевочка меня не сдал. Настоящий друг!…

Помнить себя я начала очень рано. Примерно с полугодовалого возраста. Правда, конечно, фрагментарно. Мама, когда услышала мои первые детские воспоминания, ахнула: «Не может такого быть!» Но по точности описанных деталей, признала этот факт.

Я отчетливо помню, как лежу в коляске, надо мной висит белый козырек коляски с салатовым ободком по краю. Слева качаются огромные голые ветки черных деревьев, а справа виднеется кусок мутного окна. Одна из его створок заколочена фанерой, по которой кто-то широкой кистью намазал кривую красную полосу. Возле окна крылечко, но виден лишь кусок козырька, край коричневой двери и кованные чугунные завитушки, поддерживающие козырек.

– А вполне возможно, – подхватывает разговор мама. – Все верно. Слева сквер с деревьями и фанерка с красной полосой.

Я помню первые свои ясли. Вместе с такими же ползуночниками сижу на ковре. Слева от нас нижняя часть черного фортепиано с изогнутыми массивными боковинами. Помню, как укусила за щеку одного назойливого карапуза. Он сморщил мордашку и громко заревел.

– А, знаешь, – говорит мне мама, – Я как то однажды пришла за тобой в ясли, а воспитательница мне говорит, – «У вашей Вари появился жених, он не отходит от нее и целует пальчики». Я с чувством вскипающей тещинской ревности прошу его показать. Воспитательница приоткрывает дверь в группу. – «Вот он». – Вот этот? Белобрысый какой-то и сопливый. Фу. А потом ты и правда вдруг зачем-то его тяпнула за щеку.

Я помню свой второй детский сад. Мне уже года два. Он был деревянный, и там всегда было очень жарко. В холле прямо посередине располагалась огромная лестница. Она была выкрашена масляной краской в виде ковровой дорожки. У нее были невысокие гладкие ступеньки, и по ним было удобно скатываться прямо на попе, когда тебя приходили забирать из сада.

– А санки? Мама, ты помнишь, как у нас в саду сперли санки? – я начинаю смеяться.

– Еще бы не помнить, я даже вычислила эту гадину, но она так и не созналась. Мне потом пришлось, пока новые санки не купили, тебя на руках таскать. Ты ж в шубах, да шапках с валенками, как колобок была, еще и изрядно тяжеленный. А лестница была вовсе не большая, как ты говоришь, просто ты была маленькая, – улыбается мне мама.

В этом садике была круглосуточная группа, и я там часто оставалась на ночь. Неподалеку от детсада был каток. Там допоздна играла музыка. И я под нее засыпала.

– Мама, а мы в садик ходили мимо какой-то воинской части, да? – спрашиваю я.

– Это не воинская часть, это военное училище. – отвечает мама. Помнишь, как однажды я тащила тебя на руках, а у курсантиков было построение. И ты с серьезным видом им выдала – «Здавова, садаты!» У них со смеху весь строй развалился.

– Нет, – смеюсь я, – Такое не помню. Зато я помню, как ты меня в сугробы кидала. В такие огромные и пушистые, а я смеялась.

– А тебе так нравилось это развлечение. Только суровые сибирячки, проходящие мимо, поглядывали на меня осуждающе.

– Ой, да ты всегда шалила, – улыбаюсь я. – Тебе вечно приходилось делать замечания. И вообще, кто из нас дочь, а кто мать? … Мам, я еще помню свой большой трехколесный велосипед. Я на нем Аленку в школу провожала, когда тепло было. Кстати, почему мы его не забрали, когда уезжали?

– В контейнер не поместился. – отвечает мама. – Кстати, Аленка, когда пошла в первый класс, пришла как-то поздненько из школы. Мы ее с тетей Галей спрашиваем: «Почему так поздно?» – а она нам: «Да классный час был, чиля какая-то и песню учили про котят». – «Каких котят?» – «Котят ли русские войны» – отвечает нам Аленка на полном серьезе.