Наталья Лигун - Черная дыра, или Три часа ночи

Ты умел меня слушать и слышать, как никто другой. Внимательно, часами, бережно и осторожно. Ты слушал мои истории, напичканные до отказа аллегориями, сравнениями, цитатами и вечными жалобами о несправедливости этого мира ко мне. Я словно показывала тебе мозоли на мизинцах, сетуя на узкую обувь. А ты брал мои «туфли» и разнашивал. Если представить, то, пожалуй, будет смешно. Но почему-то не смеется. Ты просто убирал мои проблемы своим вниманием. Я просыпалась утром, готовилась к выходу в мир, надевала обувь. И – о чудо! Не жмут!

Ты часто говорил, что любишь меня, потому что я настоящая. Что я – твой человек. И я верила тебе, и мне это нравилось. Нравилось настолько, что даже не пыталась сглаживать острые углы и причесывать мысли на публике.

– Смотрите! Эй, вы! Вы все искусственные, а я – настоящая. И именно такой он меня любит. Не терпит. А любит! То-то же!

Я рассказывала тебе все как на духу, без урезания, умалчивания и дорисовывания. И только с тобой была настоящей. В том-то все и дело. Я не была лучшей, была просто настоящей. А все настоящее далеко не всегда красивое, удобное и солидное. Почему мы расстались? Наверное, моя периодическая некрасивость и неудобность охладили твои чувства. Ты приложил холодную грелку к сердцу (мнение пресловутого социума), и оно остыло. А может, еще не остыло? Может… Не может.

Образы на обоях размешиваются, как краски на палитре от резких движений нервного художника. Потом мазки. Один за другим. Быстро. Стремительно. В двойной перемотке вперед. И вот уже рисунок обретает контуры, очертания, фактуру.

– Что я вижу? Кого? Не буду отвечать!

Я беру кисточку и смешиваю цвета с истерическим хохотом.

– Тут нет никого! Никого! Видишь? Это просто краски. Тебе показалось. Показалось… Иди на ручки.

И взять бы себя пятилетнюю, маленькую, испуганную и наивную. Прижать к себе и сыграть. Сыграть счастливую, уверенную, заботливую, нежную. Сыграть. К черту настоящесть! У этой пятилетней малышки все еще впереди. Ей еще предстоит пережить то, что уже пережила я.

– Моя маленькая, все хорошо! Слышишь, у тебя все будет хорошо! Я тебе обещаю!

Так когда-то ты говорил мне. Теперь так я говорю себе – маленькой девочке, живущей внутри меня.

А что это я с конца начала? Как там было? А «было все что угодно, только не любовь – страсть, потребительство, зависимость, симпатия, удобства». Начну по порядку – с зависимости. Инструкцию надо читать, дорогие мои, инструкцию! Там четко сказано, что мое начало начинается с двух третьих мысли.

Итак, зависимость. Первое, что приходит на ум, это хороший косячок с дурью. Никогда не курила, но планирую затянуться пару-тройку раз.

– Ирка врет, не курила я косячок, у Вальки спросите! Ах, Валька сказала, что мы вместе частенько закладываем дымка под десна? Ладно, спросите мою маникюршу. Ой, не надо! Такого о себе не вынесу.

Вот взять бы и окочуриться от таких сплетен. Не выход! Они придут такие, в новеньких черных водолазках с вырезами до пупка, станут возле моей неухоженной могилки и посудачат, мол, скурилась я вусмерть. И начнут «подбирать» моего суженого, словно он плохо лежит, как полтинник, выпавший из кармана.

Итак, поприветствуйте – Косячок! Почему у него имя собственное? А вы спросите у тех, кто с ним знаком лично. По слухам знаю, как между человеком и Косячком такая личная жизнь бурлит. Ну, прямо любовь всей жизни. Они друг без друга никуда. И в огонь, и под лед, и под забор. Присматривают себе седьмое небо в ближайшем подвале и клянутся в вечной любви. И, таки да, как правило, эта любовь до тех пор, пока смерть не разлучит их. Любовь без отягощения. Ни тебе тещи, ни свекрови, ни Вальки, ни Ирки. Только ты и Косячок. Блаженство! Но стоит только Косячку задержаться в пути (аврал на работе, командировка, пивко с друзьями), как тут же у человека начинается ломка. Седьмое небо становится седьмым дном ада, а уютная лавка в сквере – заточенными кольями. Мир выворачивается наизнанку, словно наволочка, вытряхивая перья от крыльев мертвого ангела.

Лиза…

Она подсела на Федора мгновенно. Даже не пришлось давать ей попробовать его в первый раз даром. Она сразу выложила за него все – семью, работу, друзей, жилье и город проживания. Поставила на кон и… прогадала. Правда она этого так и не узнала. Лиза любила в Федоре все! Неизвестно, конечно, где это «все» она в нем разглядела. Но, как говорится в определении предела из институтской программы по «вышке», как бы ни были ничтожны достоинства мужчины, всегда найдется такая дура, которая его полюбит. И она полюбила, вернее, подсела. И подсела жестко, безоглядно и бесповоротно. Ее божество носило растянутые треники, серо-бежевую майку (некогда белую) и вечно держало в зубах приплюснутый окурок. Одним словом, глаз не оторвать. Что и делала Лизка сутками напролет – она глазела. Дышала и не могла надышаться ароматом морского бриза (воблы и пива), свежестью летнего утра (перегара) и пряностью скошенной травы (потными носками). А как Федор умел петь дифирамбы! Витиевато, многоступенчато, даже трехэтажно! Его слушали всем двором и в пять утра, и в три ночи. Некоторые даже продолжали петь ему в унисон и подхватывали его рифму в ответ. Лизка балдела. Ее Федор такой популярный! Он такой незаменимый. Куда только его не посылали с самыми важными поручениями. И он всегда возвращался с победой и новыми трехэтажными рифмами. Но тут, как раз, и кроется та самая зависимость. Иногда Федора посылали в командировку надолго. Давали командировочные, которые он вкладывал в дело на секретном объекте. Он такой важный, и Родине без него никак! Это Лиза понимала. Но она не понимала, как же теперь она без своего единственного лучика света. Как ей теперь оторванным от стебелька пестиком жадно пить утреннюю росу любви? И ее ломало.

В такие дни она рьяно поддерживала идеологию Федора – трехэтажными дифирамбами одаривала соседей, дворовых кошек и мусорные баки. Она четко знала, что пока Федор в командировке, дело его должно жить…

Кирюша…

Она носила очки, время от времени поправляя их на переносице. Словно боялась, что они спадут и мир увидит оголенную любовь в глубине колодца ее сердца. Вдруг все догадаются и сделают общественно-доступной ее волшебную сказку? А все и так знали. Знал и он – Косячок ее сердца. Звали его Валерий Степанович. Высокий, статный, с проседью и саркастической улыбкой. Он презирал весь мир, кроме себя. Естественно! Ведь он – Косячок Кирюши! Кстати, Киру он тоже презирал. Презирал за ее податливость, лояльность, шелковистость и преданность. Он любил ее любовь к себе. Тут ему не было равных. Он боготворил Кирюшину способность видеть в нем ангела. А, как известно, человечеству свой лик ангелы показывают редко, не всем и по великим праздникам. Негоже часто спускаться с небес и делать свой приход обыденным. Кира знала, что она избранная, приближенная к небесам, ведь Валерий Степанович приходил к ней на час, два раза в неделю. Ровно в 17.45, два раза в неделю восходило ее Солнце, начинали порхать Пегасы, а Амурчики – скрипеть на арфах. Именно Амуры, а не богини. Во-первых, Амуры – мужчины, хоть и маленькие, во-вторых, они голые, а в третьих, без стрел. Все стрелы они уже давно выпустили в Кирюшино сердце. Что касается богинь, то… я вас умоляю, даже не говорите о них в ее присутствии. Это все равно что видеть, как твой последний Косячок докуривает соседка по лестничной клетке, блаженно прикрывая жирные ляжки прозрачным пеньюаром. Когда ее раскрасневшиеся щеки, взбитые на макушке волосы и дьявольские искорки глаз однозначно сообщают о… Тихо! Кира идет.