Снежана Войтенко - Всё, что я знаю о любви

Забитый под завязку загорелыми до африканского вида людьми, берег Лисьей бухты один в один повторял переполненный пляж любого курортного города – яблоку негде упасть. С одной разницей: здесь все были голые. В расслабленных позах люди, блаженные взглядом, лежали, сидели, ходили, ныряли. Я скомандовал: «Привал!». Отправил мужчин на разведку, а сам расположился на большом валуне, как на троне, где возле моих ног притулились девочки.

В десяти метрах от нас коптились на расстеленных покрывалах женщины – рыхлые, статные, с густой растительностью промеж ног и в подмышках. Вокруг них стайкой мошкары кружились дети. Они, то и дело бегали к воде плескаться, шныряли туда-сюда, я не мог сосчитать, сколько их было, но точно не меньше семи. Чумазые, нечесаные чертенята резвились в море, даже самые маленькие заплывали достаточно далеко. Казалось, в воде они чувствуют себя гораздо увереннее, чем на суше. На берегу мелкота по-хозяйски доила длинные неряшливые груди мамок, хватая жадными губами большие соски, успевая при этом шустро зыркать по сторонам озорными зенками. Было в этом натурализме что-то магически притягательное и отталкивающее одновременно.

В полдень я понял, что не буду покупать никаких палаток – не вижу смысла находиться здесь. Без одежды мой театр ничем не выделялся среди прочих, люди как люди. И место не то. Все здесь противоречило искусству в его прямом значении: не было искусственно создано. Здешние посетители хотели исключительно первозданного творчества: солнца, воды, земли, воздуха, плоти, признавая шедевры только одного автора – Природы.

До вечера мы провалялись на пляже. И весь день склон горы за спиной чем-то притягивал мой взгляд, чем-то неуловимо знакомым. Прошло несколько часов, прежде чем я понял: это ведь гора из моего видения – лысая, с выжженной травой, испещренная пыльными легкомысленными тропинками, покрытая неглубокими оврагами – именно там я стою на вершине! Меня тут же одолела затея: «Подняться!». Азарт, детское любопытство: «А вдруг? Вдруг там, на вершине, я встречу самого себя?»

– Возвращайтесь в Курортное, потом догоню! – отдал распоряжение свите, а сам пошел к тропе, что вела на гору.

Едва Солнце успело окунуть горячую макушку в прохладную воду, как ночь тут же пустилась со мной наперегонки, обогнав на полдороге.

Тропа, по-детски наивная при свете дня, в сумерках выглядела зловеще. Усыпанное звездными колючками небо сомкнулось над ней, образуя пасть – беззубую, чуть приоткрытую, оттого еще более страшную. Казалось, нужно не подниматься, а лезть в нору, как беспечная Алиса вслед за сумасшедшим кроликом. В раздумьях я сел на камень, не решаясь сделать шаг. Через час ветер поменялся, пригнал лохматую тучу, что быстро сожрала бледный месяц, закрыв тяжелыми распухшими боками звезды, отчего небо расплакалось мелким дождем. Стоять у подножия стало столько же неприятно, как страшно идти вперед по маршруту. Я пошел.

С каждым шагом мои легкие, удобные сандалии отчего-то тяжелели, я еле передвигал ноги. И – ужас… Даже не могу сказать, что его вызывало, но каждый шаг приносил с собой необъяснимый ужас. Тропа петляла, чахлые кусты костлявыми пальцами дотрагивались до меня, от их прикосновений я дрожал всем телом. Исчезли палатки внизу, стихли звуки, только тяжелое черное молчание за спиной едва дышало в затылок, поднимая дыбом волосы на всем теле. Страх стал непреодолимым, сделать хоть шаг – не важно, вперед или назад, стало невозможно. Присев на землю, я сжался, закрыв руками голову, не мигая смотрел на клочок земли под ногами, цепляясь за него, как за спасительную соломинку, что может удержать в реальности. Надеясь на чудо.

Не помню, как долго сидел, и как получилось – то ли я поднял голову, то ли что-то услышал, лишь помню – увидел огромный рюкзак, что вот-вот, еще немного, и скроется в черной норе. Что есть сил закричал: «Помогите!».

Рюкзак стопорнулся в ветвях, развернулся передом. Тут же со всех сторон меня обступили люди. Подняли на ноги. Слышался чей-то добродушный бас: «Бывает, братишка, бывает!». Девичий тоненький голосок звонко передавал телеграммы всем остальным: «Накрыло мужчину тчк». Кто-то бухтел в ответ: «Аккуратнее с веществами нужно, я к примеру, никогда…» Конец фразы утоп в многоголосье. Мы куда-то шли, не скрывая радости, я смеялся в голос, невольно уводя от правды, утверждая версию «про вещества». По моим ощущениям, шли все время вверх, но как-то вышли на пляж. Кругом горели костры, возле которых группами сидели аборигены – дикари, легкие на подъем люди. Мне наливали вино, подкладывали в тарелку печеные овощи, заботливо укутав пледом, двигали ближе к костру.

– Хочешь, ночуй у меня в доме, – откуда-то из-за спины прилетело предложение.

Оглянулся, в темноте не разглядел лица благодетеля, но, не раздумывая, принял ночевку в дар:

– Конечно хочу! Дружище, спасибо!

Допил вино и неуклюже отполз к обозначенному спальному месту. Не прошло минуты, я крепко спал.

Утром, ежась от холода, очнулся. Солнце еще не встало. В пяти шагах от меня, боясь спугнуть тишину сонного берега, замерло, едва дыша, море. Вокруг меня в легкой дымке тумана и еще не потухших костров валялись вперемешку спящие тела. «Домом» без окон и дверей, без стен и крыши, оказался туристический коврик, да натянутый между двух покосившихся палок, съехавший на бок тент. Почему это место несколько часов назад казалось мне надежным убежищем, что давало чувство безопасности? Не знаю.

Страх, парализовавший вчера, исчез, даже не мог вспомнить, почему он появился. Я поднялся. Нашел баклажку чистой воды, развел огонь, заварил чаю. Молоденькая девушка, еще совсем девчонка, высунула заспанную мордочку из ближайшей палатки.

– И мне можно?

– Чего спрашиваешь, это же ваш чай.

Она тихонько хихикнула в ответ, передавая мне кружку:

– Я – Мэгги, а ты, помню, Дэн.

Через час, все время перескакивая с одного на другое, то и дело перебивая друг друга, мы травили крымские байки.

– Меня родители на все лето ссылали в пионерский лагерь, всегда в один и тот же, под Севастополем. Была пионеркой?

– Не-аа.

– Не важно, так вот наш отряд возили в пещеру к отшельнику. Говорю тебе – это нечто! Не знаю, что там с человеком происходит, но происходит. Он в маске был. Так им впечатлился – неделю спать не мог. Ну вот скажи, что там такого? В каменной пещере кроме досок вместо кровати ничего нет, сыро, холодно. До сих пор удивляюсь, что заставляет человека уйти в келью? На что он обменивает жизнь мирскую? Неужели там есть то, что стоит всех радостей?

Мэгги пожала плечами:

– Может быть, Бог?

Кристину послал, как только выехали за пределы Курортного. Я ей не папочка, вечное нытье: есть, пить, писять. Взрослая девочка, как-нибудь сама справится. А может, мне хотелось остаться с ним один на один, кто сейчас разберет? Я ехал с чувством, что взгляд, отражающий небо, должен быть только моим. Чтоб, не дай Бог, не расплескал, не моргнул, не отвлекся. С Кристи отвлечься легко – ноги, рот, глаза – дьявольский огонь. Орать до одури, драться, трахаться, жить, что бы с ней не делать, все одно – шторм, девять баллов. Горячо, очень горячо, от Лукавого. Святости нужна прохлада. Так мне виделось правильным.