Оксана Кириллова - Листы картона

– Тихон, – удивленно проговорил я.

– А я Маша.

– Хочешь играть с нами?

Она была такая красивая, милая, светлая, и мне очень хотелось играть с ней и ее друзьями. Обычно я не очень люблю общаться с остальными детьми, но тут было совсем другое дело.

Я повернулся к маме.

– Иди, сынок. Я посмотрю на тебя отсюда. – Она поцеловала меня в затылок и осторожно спустила на землю.

Я пошел к песочнице с Машей за руку. Через пару шагов решил оглянуться на маму – она помахала мне и снова жестом показала, что я могу идти дальше. Рука у девочки была маленькой и теплой, мне нравилось держать ее в своей.

Увидев, что я на секунду притормозил, девочка сказала:

– Пошли, Тихон!

Удивительно, как это она запомнила мое имя с первого раза. Другим детям это часто не удавалось, они либо забывали его совсем, либо произносили неправильно. Я становился то Тихой, то Миханом.

– Пошли, Маша, – согласился я, и мы продолжили наш короткий путь почти бегом – у песочницы даже чуть не упали, но я все же удержался и удержал ее.

Мы засмеялись, и друзья Маши – вместе с нами, но это был добрый, не обидный смех. Я познакомился со всеми, мне одолжили формочки для «куличей», и мы начали игру. Долгую и увлекательную.

Тихон почти не помнил то время, когда отец и мать еще жили вместе – они развелись до того, как ему исполнилось три года. Единственным запомнившимся ребенку ощущением от жизни в полной семье было ощущение скуки, серой и всепоглощающей, какая бывает только в детстве, когда пока не умеешь занимать себя сам, а другим не до тебя. Находясь в одном помещении хотя бы на полчаса без объединяющего их важного дела, родители начинали шумно выяснять отношения и практически забывали про Тихона.

Ирина гордилась своим умением «продолжать смотреть за сыном, что бы ни случилось», но на самом деле этот механизм у нее частенько сбоил. У отца он отсутствовал вовсе, что не мешало ему постоянно указывать на ошибки жены: недосмотрела за ребенком, не так одела, не тем накормила и вообще плохая мать. Ирина в долгу не оставалась – у нее всегда было чем попрекнуть мужа. Отец не был привязан к мальчику и больше говорил, чем делал – вечно выяснялось, что он дико занят учебой или работой, которую пришлось найти параллельно, чтобы приносить хоть какие-то деньги в семью.

Пока родители препирались, Тихон пробовал на вкус кусочки обоев и побелки, крошки с пола, он даже, Господи, трогал розетки. Но и это ему скоро надоедало – хотелось внимания, а мать с отцом орали друг на друга так, будто в этом было особое удовольствие. Решив как-то накричать на маму, чтобы ее порадовать, Тихон очень удивился и расстроился, когда вместо этого она его отшлепала (и до тринадцати считать не стала).

Жадная до жизни, любящая свободу Ирина и несговорчивый, желающий над всеми главенствовать Олег не поженились бы, да еще так рано, если бы не мать Ирины Елена Анатольевна, заподозрившая, что дочь «уже не девочка». Кто знает, как бы все сложилось, знай она, что Олег к этому отношения не имел и переживать стоило куда раньше – в Ириной старшей школе.

Елена Анатольевна была главным бухгалтером в вузе, где учились Олег с Ириной. Несколько раз мать случайно стала свидетелем их встреч в коридоре и у корпуса (жаркие поцелуи и прикосновения наталкивали на определенные подозрения) и заявила, что не позволит процветать распутству. Под нажимом матери девятнадцатилетняя Ирина согласилась выйти замуж, Олег оказался не против. Вероятно, здесь сыграла роль не только красота невесты, но и квартира в центре города, в которой Елена Анатольевна обещала поселить молодоженов. Да и с учебой теща, благодаря ее связям в вузе, могла помочь (и Олегу не пришлось бы идти в армию).

Ребенок получился случайно, и весть о беременности Ирины что она сама, что ее муж приняли без энтузиазма. Но мысли об аборте у супругов не было (в любом случае мать бы просто убила Ирину, узнав, что та взяла на душу такой грех). Тихон родился недоношенным и даже пережил клиническую смерть, о чем никогда не узнал. В семье предпочитали не вспоминать ту историю. Рос он вполне здоровым.

Появление малыша повлияло на брак скорее отрицательно – до этого поводов для склок было чуть меньше. Елена Анатольевна трубила о том, что нельзя разводиться, пока Тихон хотя бы не пойдет в школу – отчасти из уважения к ней как главному источнику всевозможной помощи, в том числе материальной, пара продержалась некоторое время, а затем все же распалась, к огромному облегчению обоих.

Из-за того, что с расставанием затянули как минимум на год, у родителей Тихона остались масса претензий друг к другу и осадок – не горький, а пресный и мерзкий, как лекарственный порошок. Ирина припоминала бывшему мужу, что он обманул какие-то ее ожидания, он обвинял ее в измене (возможно, не беспочвенно). Видеться никто не хотел, даже ради сына, хотя периодически Олег появлялся с каким-нибудь навороченным конструктором или паровозиком. Мать не запрещала Тихону играть с ними, но выражение лица у нее при этом было такое, что мальчик быстро догадался изображать равнодушие к игрушкам при ней и доставать их, только когда мама спит или оставила его с бабушкой.

Бабушке было до лампочки, во что играет внук, но вот упоминать при ней отца не стоило: Елена Анатольевна при всяком удобном случае заявляла Тихону, что Олег «подлец и слабак» (странное сочетание). С этим неприятным ощущением мальчик и рос. Бабушке он верил, потому что ее боялась даже мама.

Чтобы мама с бабушкой не расстраивались, малыш стал принимать и так нечасто приходившего к ним папу холодно, а однажды нагрубил ему. Правда, потом, выбежав в коридор, извинился с подкатившим к горлу комом и невыносимым чувством вины.

Иногда ему сильно не хватало папы. Тихон представлял, как обнимает отца, прижимается к его широкой груди и слушает стук любящего сердца – впрочем, именно к Олегу эти фантазии отношения почти не имели. Абстрактный отец был куда более заботливым и близким, чем реальный.

Мне повезло, что папа всегда был рядом. Даже когда родители развелись (а произошло это рано), я продолжал чувствовать его любовь и причастность ко всем сферам моей жизни. Отец знал, какая девочка понравилась мне в садике, куда я больше всего люблю ходить по воскресеньям, о чем думал в субботу перед сном, о какой игрушке мечтаю. В пять лет я поведал ему, что хочу стать врачом, чтобы помогать людям. Папа все понял и одобрил: сам он был офисным работником и, по его словам, ощущал себя бесполезным («Уж лучше дворником – хоть улицы бы чище сделал»).

Странно, но я не помнил, ЧТО думал об отце в детстве. Все впечатления, связанные с ним, я будто получил постскриптум. Они были осознанными, основанными больше не на воспоминаниях, а на чем-то… на чем-то глубинном. Их словно записали на кассету и загрузили в мой мозг, когда я стал постарше.