Виктор Гусев-Рощинец - Вкус крови. Рассказы. Повесть

Они вернулись в гостиницу. Аглая подошла к конторке и спросила: в каких апартаментах комендант Майдана? Ей назвали номер. Они поднялись на третий этаж и тут же наткнулись на дюжих охранников. Комендант занимал весь этаж. По личному вопросу? Их бегло ощупали на предмет оружия и пропустили.

Это оказался маленький невзрачный человечек с глазами умалишенного. Сделку заключили быстро. Он берет всю партию оптом. Для поднятия революционного духа все средства хороши. В топку надо подбрасывать горючего. Демократия требует жертв. Украина таки прорубит себе окно в Европу.

На столе появилась бутылка коньяка. Аглая достала из сумочки конфетку – подарок. Комендант вежливо поблагодарил. Выпили – за успех Великой Украинской Революции. Шербан принес коробку. Это первая партия, сказала Аглая. Если уважаемый комендант пожелает, поставки будут следовать в соответствии с заказами. Еще немного светской беседы, обмен «позывными», и они ушли. В сумочке у Аглаи остался лежать чек в Национальный банк Украины, подписанный неким Д. Брайденом, и «охранная грамота» – пропуск на бланке СБУ Украины.

Нас убьют, сказал Шербан, мы даже не успеем дойти до банка. Аглая усмехнулась. «Не думаю. Деньги-то чужие. Ты видел его глаза? Это фанатик. Фанатики – люди действия. Они убивают – но только за идею. Не из-за денег. Вспомни Французскую Революцию. Тоже ведь „великая“. И наша Октябрьская – не лучше. Но главное – он будет ждать следующего заказа. Демократия ненасытна».

Они благополучно получили деньги и отправились в Крым. Вскоре в Ялте открылся небольшой отель с поэтическим названием «Аглая».

Едва Крым отринул ненавистное бандеровское иго, я поспешил припасть к его многострадальной груди. Мне не терпелось пробудить впечатления, питавшие мою «севастопольскую страду» – моего «Шпиона неизвестной родины». Вновь увидеть Ялту, город моей мечты! Я воспел его безымянным в «Железных зернах».

Я шел по ялтинской набережной, удаляясь от Морского порта. Вспоминал. Передо мной вставали годы – пятьдесят пятый, пятьдесят шестой, годы моей студенческой юности, окрашенные в тона беззаботного веселья. Тирания пала, прогнулся «железный занавес», повеяло оттепелью. Все говорили по-русски, Но все вывески были на украинском. Казалось, это не предвещает ничего плохого. Нам не дано заглянуть на полвека вперед.

В порт вошла туристическая «Бретань». Мы танцевали на причале «буги-вуги» с милыми француженками под звуки джаза. Музыканты в шутовских одеждах восседали на самодельных подмостках.

Я искал пристанища. В дальнем конце набережной я увидел небольшую двухэтажную гостиницу. На фронтоне прочел: «Аглая». Я вошел. Навстречу мне из-за конторки вышел коренастый мужчина лет пятидесяти. Представился – Максим Шербан, администратор. Мы обменялись рукопожатием. Меня поразило будто вырубленное из камня его лицо. Я подумал – господи, вылитый Жан Габен! Он проводил меня в номер..

Нередко случается так, что люди с первого взгляда проникаются взаимным доверием. Мы подружились. Тогда он и рассказал мне эту удивительную историю

Для начала немного истории. Первый американский министр обороны Джеймс Винсент Форрестол выбросился из окна военного госпиталя с криком: «Русские идут!» При всей несуразности этой ситуации, спятившего генерала можно было понять: русские тогда не просто шли – они летели вперед на крыльях великой Победы, так что Сталину приходилось даже сдерживать маршалов, готовых бросить клинья своих танковых корпусов и дальше, к Ла-Маншу. А Уинстон Черчилль в своей «фултонской речи» провозгласил тезис о «железном занавесе», вскоре надвое разделившем планету.

Не прошло и семидесяти лет, как судьбу несчастного Джеймса, впрочем, с поправкой на время и обстоятельства повторил Чарльз Гридлав – главнокомандующий объединёнными вооружёнными силами НАТО в Европе.

Главное отличие состояло в том, что несчастный Чарли кричал, точнее сказать бубнил не «Русские идут», а нечто более зловещее. Накануне в своём интервью на радиостанции «Европул» он как заведенный повторял: «Убивать русских! Убивать русских! Убивать русских! Убивать русских! Убивать русских! Убивать русских! Убивать русских!» Его пытался остановить ведущий, задавал конкретные вопросы об американской политике в Европе, о дальнейших планах НАТО, о мотивах введении батальона спецназа США на территорию Украины. Но едва только Гридлав пытался отвечать на эти вопросы, как тут же сбивался на «Убивать русских!». В конце концов это всем надоело, и Гридлава отправили домой. Дело было в Париже. Один из оплотов европейской демократии был несколько раздражён поведением высокопоставленного американца, но сделал вид, что ничего особенного не произошло. Отпустили разгневанного генерала, даже не заподозрив у него признаков маниакально-депрессивного психоза.

А дальше события развивались, как говорят, непредсказуемо, но если вернуться к незабвенному Форрестолу, то их логика вполне укладывается на тех же лекалах.

Покинув радиостанцию, Чарли зашёл в своё любимое кафе «Веплер» на углу площади Клиши, уселся за стойкой бара и заказал двойную порцию виски, попросив, против обыкновения, не разбавлять водой. Залпом проглотил выпивку и обернулся в зал. Он до сих пор чувствовал необыкновенное возбуждение и прилив сил. Что говорить, убийство, даже виртуальное – величайший наркотик. Он закурил сигаретку с марихуаной. Неподалёку за столиком сидела молодая женщина, она была хороша собой и отнюдь не похожа на жрицу платной любви. Он любил таких. Подумал – из новеньких. Он часто заходил сюда, предварительно отпустив охрану. До гостиницы было недалеко. Ещё двойная порция, и с бокалом в руке он сошёл в зал и подсел к её столику. Она приняла его выпад весьма дружелюбно, как будто бы случайно встретив старого знакомого, однако слегка покраснела. Как всегда уверенный в себе, он заказал выпивку на двоих и попытался вовлечь её в разговор.

– Прошу прощения, вы кого-то ждёте?

– Нет, – она немного помолчала, – впрочем, возможно я ждала именно вас. Некоторое время тому назад я видела вас вон там. Вы призывали убивать русских, не правда ли?

Они говорили по-французски, но даже его уши иностранца уловили в её речи акцент, не свойственный природным француженкам.

Он поднял глаза и увидел неподалёку укреплённый на стенке телеэкран. Проклятие, подумал, никуда не скроешься от этих ненавистных вездесущих глаз. Он ощутил неудобство, но отступление не было свойством его характера.