Светлана Захарченко - Забытый день рождения

– Да, вот история! Как в книжках пишут. – Римма с нянечкой вздыхали и качали головой, переживая за директоршу.

Степанида пошла на кухню с грязной посудой: не всем же разговоры говорить, кому-то и убирать нужно. Повариха открыла дверь в кухню и вдруг слышит какое-то поскрипывание.

– Эй, кто тут? – Степанида чуток струхнула после рассказа директорши, поэтому поспешила зажечь керосинку. А в уголочке у плиты сидела Лизавета и всхлипывала.

– Ты чего, милая? Т о рты не хватило? Да я тебе сейчас чего-нибудь вкусненького принесу. – Добродушная Степанида припасла вкусненькое для себя, но этого заморыша было так жалко, что повариха решила с ней поделиться.

– Я не помню, когда у меня день рождения. – Лиза всхлипывала как-то тихо.

– Чего не помнишь?.. – Повариха опешила. – Как не помнишь? – Степанида подумала было про метрики детей, в которых должна быть указана точная дата, но опять растерялась, потому что архив сгорел.

Лиза продолжала тихо всхлипывать, отчего поварихе хотелось завыть самой.

– Ну, ты вспомни, как тебе день рождения отмечали? Ну, какая на улице погода была? Дождь, снег, может или листья желтые? – Степанида ожидающе глядела на девочку, размазывающую по щекам слёзы.

Но Лиза запомнила только зелёненькие клейкие листочки на деревьях, которые блестели от радостных солнечных зайчиков, в тот день, когда она последний раз видела маму. Они с мамой шли по дороге в детский садик, и девочке совсем не хотелось, чтобы мама уходила, но она очень спешила и даже не поцеловала Лизу. Больше девочка ничего про маму не помнила. Тогда из садика её никто не забрал, и она ночевала одна в детсадовской спальне. А потом пришла бабушка, у которой Елизавета с братом жили, но жили недолго, потому что бабушка в один ненастный осенний день не проснулась и тогда детей отправили в детский дом. И Лиза опять заплакала.

– Ну, как так, ничего не помнишь. Вот имя своё помнишь. Может, и фамилию свою вспомнишь? – Расстроенная Степанида не знала даже, что ей делать.

– Когда бабушка звала брата, а он не шёл, то она говорила: Андрей Первозванный, Богом первый званый . Может быть, это наша фамилия? – Лиза уже не всхлипывала, а посапывала.

– Ну-ка, посиди тут, я сейчас. – Степанида выскочила из кухни, быстро прошла несколько метров по коридору до своей комнаты. Она не стала зажигать керосиновую лампу, а на ощупь вытащила из-под кровати сундучок, достала из него какой-то свёрток и вернулась на кухню.

Девочка сидела тихо. Серое, из грубой шерсти платье, в которое она была одета, делало её незаметной и похожей на маленькую мышку.

– Иди-ка сюда. – Степанида поманила Лизу к себе, и та робко села на лавку рядом с поварихой.

Степанида одной рукой гладила бедную девчушку по остриженной головке, а другой листала потрёпанную книгу без обложки. Эту книжищу она нашла после пожарища в сугробе около обугленной стены спального корпуса. Мало кто из нынешних сотрудников детского дома знал, что раньше здесь был храм Захарии и Елизаветы и что детский дом находится на территории бывшего монастыря, который закрыли после революции. А Степаниду крестили в этом храме. Деревня, в которой она тогда жила с родными, находилась на острове в десяти километрах отсюда, и в ней имелся свой домовой храм. Но дедушка то ли из-за своего упрямого характера, то ли из-за того, что его звали Захарией, выбрал для совершения семейных треб монастырский храм, и Степанида с дедушкой, бабушкой, папой и мамой по воскресеньям ездили в этот монастырь на службу.

Когда началась революция, пятнадцатилетняя Стешка уже работала в городе у своего земляка Климента Егоровича, разбогатевшего на продаже рыбы, которой торговали тогда всей деревней в общину; поэтому купец охотно брал к себе в ресторацию заонежан. Стешка очень хотела научиться готовить заморские блюда, но после революции ресторацию закрыли. Стеша вернулась домой, только деревни уже не было, потому что её подожгли пьяные экспроприаторы. Тогда Стеша поехала в районный комбед, и её по разнарядке отправили поварихой сюда. Правда, после революции в бывшем храме поначалу располагалась богадельня, это в тридцатые её преобразовали в детский дом.

– Вот, нашла. – Степанида ткнула пальцем на раскрытую страницу и начала медленно, по слогам, читать. – Седмица пятнадцатая по Пятидесятнице. Отмечается память пророка Захарии и праведницы Елизаветы, родителей Иоанна Предтечи; так-так. Убиение благоверного князя Глеба, во святом крещении Давида, мучеников Иувентина и Максима воинов. Мучеников Урвана, Феодора и Медимна и с ними семидесяти семи мужей от церковного чина, в Никодимии пострадавших … – Степанида замолчала и настороженно посмотрела на дверь, ведущую в коридор, мало ли кто услышит и чего-нибудь подумает. – Вот этот день тебе и подойдет в день твоего Андела.

– Бабушка Стеша, а это какой день? – В Лизиных распахнутых глазах были сразу и страх, и завороженная радость, что теперь у неё есть что-то такое не очень понятное, о чём знает только бабушка Стеша.

– Дак пятое сентября, значит. Погоди, это же по старому стилю. – Степанида начала было высчитывать новостильную дату, да запуталась в цифрах. – Ладно, пусть будет, как раньше… А давай-ка на твой хоть и прошедший день Андела я на-кормлю тебя тортой. – И Степанида повеселела, потому что теперь была в своём привычном мире, где все несчастья пропадают после съеденного сладкого кусочка.

– А у моего брата Андрюши есть такой день с анделом? – Спросила девочка.

Степанида опять вздрогнула: она знала, что у некоторых детей в пожаре погибли братья и сестры, значит, и у этой крохи тоже.

– Как же нет. Есть. Андрюша сам и есть Андел. Самый что ни на есть Андел. – Торопливо произносила Степанида, а руки её сновали, собирая маленькую праздничную трапезу.

***

Полночи Степанида ворочалась в постели и кряхтела, потом поднялась, достала из-под кровати сундучок, отыскала в нём холщовую тряпицу, свёрнутую трубочкой. В тряпице оказались две церковные свечки. Со дна сундучка Степанида достала бумажную иконку Вседержителя, закрыла сундук, на крышку его притулила иконку, встала на колени, зажгла одну свечу и, держа её в левой руке, начала правой креститься, бормоча:

– Господи, прости, что я сливочно масло у этих душ безгрешных воровала. Прости, Господи! И дай мне вразумление, а деткам-сиротинушкам утешение от Царицы Небесной, Пресвятой Девы Богородицы.

***

С тех пор Лиза стала ходить в развалины, чтобы поиграть там в « как раньше ». Она наряжала палочки, закутывая их в толстые тёмно-зелёные листы подорожника, в ярко-оранжевые круглые листки осины и в жёлтые берёзовые листики, и играла ими как куклами. У девочки были палочки «мама», «папа», «бабушка» и «Андрюша». Но с началом осени времени для игр выпадало нечасто. Ребята из старшего отряда ставили верши, и Степанида с девочками потом чистили рыбу для засолки. А однажды из деревни прибежал мальчишка и позвал тащить невод: шла ряпушка. Тут уж трудились всем гуртом. Таскали рыбу корзинами.