Андрей Лахтин - Безумство

На момент Бернарду показалось, что Франсуа диктует текст телеграммы, но точно не разговаривает по телефону или отдаёт поручение. В дверь постучали и она тут же открылась с той стороны. По ту сторону порога стоял худощавый молодой человек в максимально длинном и большом халате. Он пригласил Бернарда проследовать за собой и они пошли.

Комната Бернарда располагалась на третьем этаже и представляла собой спальню старой английской квартиры с массивными, но не давящими деревянными предметами мебели, тёмно-зелёными обоями в мелкий горошек. Посреди помещения стояло два изогнутых кресла, которые больше были бы пригодны для сна, а не для задушевных бесед. Посреди них небольшой журнальный столик с давними выпусками газет, заголовки которых навивали Бернарду воспоминания о студенческом времени. Неслепящие глаза лампы отдавали приятным оранжевым цветом, их было достаточно много, но комната всё равно казалась темноватой, что делало её ещё более комфортной и уютной. В углу стоял чемодан, который, наконец, встретил своего хозяина.

Чемодан, наконец, слился с комнатой, став его частью. Всё вокруг, несмотря на свою казённость, казалось гармоничным и стильным. Стоило только Бернарду сделать шаг, как ветер с улицы открыл окно и немного приоткрыл входную дверь. Вверх взмыли кучи бумаг со стола, как будто это были белые голуби, которых напугали школьники в парке. Ветер немного стих и вместе с ним окончился и полёт бумаг, пыли и всего прочего невесомого, что было в комнате. Под ноги упала одна бумага, она лежала вверх ногами, однако было заметно, как через неё проступала краска. Не было сомнений, что на обороте листка бумаги картина, Бернард взял её в руки и перевернул. Его ещё никогда не бросало в дрожь от одного только изображения, от картины и подавно. Он обходил ни одну сотню музеев за свою жизнь, но не разу не видел ничего подобного. Не сказать, что он испытывал большую страсть к искусству, но в нём он разбирался на уровне обывателя, который гонится за эмоциями, а не за историей картин и биографией художников, посещая музеи. На этот раз он догнал ту самую эмоцию. Здесь было что-то от глубоких пейзажей Куинджи, немного ужаса от работ Босха и вихри одного нидерландского художника, которого Бернард напрочь забыл. Это была определённо зима, тёмная синяя, ночная, снежная. Снег падал огромными хлопьями и отражался от света, который дарила ему клиника, луна и звёзды. Снежинки не распространялись равномерно, они кружились, как будто их засасывало в космическую чёрную дыру, всё на изображении было соткано из тысяч вихрей и превращалось в мозаику, каждый паззл которой затягивал взгляд смотрящего. Эту картину определённо мог нарисовать только умалишённый, подумал Бернард. Но откуда в этой комнате взяться этому рисунку? Здесь обитают только лечащие врачи, а рисунок казался свежим. Может один из санитаров взял его в качестве объекта изучения. Возможно, если бы не одно но, которое заметил Бернард.

На столе лежала кисть от и до испачканная в тёмно-синей краске, рядом в беспорядке собрались остальные рисунки, некоторые из них лежали на полу, все на одной и той же канцелярской бумаге, на которой печатают документы. Почему врач не мог купить себе мольберт, холст и прочие принадлежности для рисования? Все рисунки объединяло одно – вихри. Разные времена года, снег, дождь, туман – это всё был один и тот же вид за окном. На кисти оставалось лишь немного волосков. Кое-где на картинах вихри уже были выцарапаны, видимо оттого, что волосков на кисти уже не оставалось, чтобы сотворить задуманный рисунок. Бернард собрал всё в стопку – рисунки, документы, рецепты. Ему не было дела до того, что написано на документах, он ужасно хотел спать. Силы остались лишь на то, чтобы закрыть окно, задёрнуть шторы, запретив лунному свету заполнять комнату, перебивая свет от лампы, запереть дверь, завести будильник на первый рабочий день и лечь в кровать. Сон наступил через считанные секунды и даже разыгравшаяся за окном гроза не потревожила его.

Только начал сниться сон о том, как огромные камни падают со скалы и заваливают какой-то проход, как Бернард проснулся от барабанящего стука в дверь. Это не вежливо стучались, так беспардонно будили. Бернард достал из чемодана помятый халат и натянул его на своё тело, не найдя второй тапок он подошёл к двери в одном из них. Краем глаза он заметил, что на часах было только 7:08, а планировал он встать в половину восьмого, да и будильник поставил на это время. Бернард взялся за ручку и её тут же с обратной стороны одёрнул молодой и очень беспокойный врач.

– Сегодня в 9 часов! Помнишь? – возбуждённо протараторил тот.

– Конечно помню, но зачем так рано будить? И кто вы?

– Не важно, живу по соседству. Очень, кстати, рад с тобой познакомиться, мы, получается коллеги! Мне поручили пробудить тебя, что называется, с первыми петухами. Меня зовут Жак, а твоё имя я знаю, если мне не изменяет память – Бернард? Верно?

– Вернее некуда. – зевая ответил Бернард. – Спасибо за твою заботу, но я бы попросил больше не будить меня подобным образом. Я человек современный, у меня и будильник есть. Знаешь, такая штука, он тарабанит тебе в дверь в строго определённое время. Тебе незачем больше беспокоиться о моём сне.

– В 9 тебя все ждут! С первым рабочим днём, Бернард!

Ложиться спать уже не было никакого смысла, поэтому было решено начать приготовления к собранию, к первому дню, к знакомству с новыми людьми. Бернард окинул взглядом комнату и заметил, что среди разного рода барахла совсем не было самого главного – белого докторского халата, который он так мечтал надеть на себя. Ведь именно халат был тем самым элементом, который стал бы символом того, что начинается новая взрослая жизнь без студенческих парт, жизнь наполненная практической и полезной деятельностью. Без него Бернард чувствовал себя не полным, поэтому принял решение одеться в белое по-максимуму. Выбор был не велик, всё ограничивалось белой рубашкой, но это слишком парадно и празднично, не то событие.

Час настал и Бернард вышел из своей комнаты в старомодном коричневом твидовом пиджаке, под которым уютно улеглись жилетка и рубашка с бабочкой. Брюки, ботинки – да весь образ как будто кричал о том, что перед вами житель Лондона образца начала 20 века, вежливый интеллектуал. Стоило только этому лондонскому денди перешагнуть порог, как его буквально снесли бегущие по коридору врачи, которые стремились занять лучшие места в большом зале на встрече с главврачом. Из бурлящей толпы спокойной походкой вышел Жак, который и поторопил Бернарда.

– Ну ты и вырядился конечно! – прокричал Жак. – Внизу нас уже, должно быть, ждут, а мы всё тут. Франсуа совсем не выносит опозданий.