Валерий Киселев - Добро пожаловать в ад. Репортажи с войны в Чечне

– А армия разве не занимается поисками пленных?

– Реально нет, просто не в состоянии это делать. Есть сейчас какой-то уполномоченный по поиску военнопленных, но результатов почти нет.

– А у вас какие результаты?

– В Чечне наши женщины из комитета бывают постоянно. С полевыми командирами отношения хорошие. С ними и договариваемся. В основном на обмен. Ни разу за выкуп. Обменяли за это время 26 солдат. За одного пленного чеченца – четверо русских.

– Как боевики относятся к нашим пленным?

– Чеченцы стараются сохранить ребят для обмена. Берегут, кормят нормально.

– Лидия, а как вам удается пробираться в места, где они держат пленных?

– Боевики у матерей даже документов не спрашивают. Это на наших блокпостах еще нервы мотают. На какого командира попадешь. В селах пленные обычно содержатся по 3—5 человек в доме. Тяжелораненых мы не видели, но с ранеными ребята есть. О фактах издевательства над пленными не слышали. Солдаты об этом не говорили. Последний раз ездила в горное село Бамут, там четверых солдат держат. Правда, на этот раз нас к ним не подпустили. Вообще у чеченцев конспирация очень хорошая.

– Какое вообще настроение в Чечне у простых людей?

– Все живут надеждой на мир. Ждут конца войны.

– А чувствуется ли этот конец?

– Ни одного дня без бомбежки. То и дело со стороны Беслана и Моздока жутко гудят самолеты, летят на Чечню. Недавно один вертолет зацепился за высоковольтную линию, и вы знаете, что из него посыпалось? Ковры.

– Кого люди винят в этой войне?

– Обе стороны, и особенно силовых министров. Захотели бы – можно было бы остановить эту войну.

– С нашими солдатами часто приходилось встречаться?

– Последний раз – с пограничниками на посту. Попросил купить ему хлеба. Такой у него был просящий взгляд. Худой. Живут в палатках. Спросила, как кормят, – молчит.

– Правда, что у боевиков много наемников?

– Не видела ни одного. Знаю семьи, где погибли по семь человек, во время бомбежек. Остался один и идет от злости в отряды Дудаева.

– Вы часто встречались с российскими офицерами. У них какое настроение? Неужели не надоело все это?

– Все злые, особенно почему-то майоры. Говорят, что долго терпят, но рано или поздно отомстят тем, кто развязал эту войну.

– Как там у вас в Ингушетии люди относятся к своему президенту?

– Руслана Аушева просто боготворят, всеобщий любимец. Очень тяжело ему. Беженцев в Ингушетии только из Чечни 250 тысяч, да из Северной Осетии ингушей 70 тысяч. Безработица – 92 процента. А цены – лучше не говорить.

– А из федерального бюджета есть реальная помощь беженцам?

– Точно знаю, что в миграционной службе сейчас нет ни рубля. Татарстан обещал помочь картофелем и мукой.

Лидия Бекбузарова привезла список солдат 245- го мотострелкового полка 22-й армии находящихся в плену у дудаевцев. В списке 27 фамилий. Из Нижегородской области нет ни одного. В плен они попали 13 декабря прошлого года. В штабе 22- й армии этот факт подтвердили. Четырех русских солдат из тридцати одного матери сумели обменять на одного чеченца. Известно и место где содержатся пленные. Местный полевой командир сообщил, что солдаты захвачены в плен в ответ на обстрел мирной демонстрации. Их могут освободить только после прекращения бомбардировок.

…Телефон в комитете солдатских матерей звонит беспрерывно. В день здесь бывают несколько десятков матерей. Вот и еще один звонок. Мужчина с плачем рассказал, что ему сообщили о пропаже без вести его сына, Александра Отделкина из Автозаводского района. Еще одна весть: погиб Дмитрий Масляков из Кстовского района, 9 апреля. Тело его во Владикавказе. Какой-то чиновник сообщил, что отправят, как только трупов будет несколько. Чтобы зря не гонять самолет. Дмитрий Масляков был призван 19 декабря 1992-го года. И уже убит. Через два месяца после призыва попал в Чечню Алексей Евстифеев из Канавинского района, 23 февраля был ранен. Тумаев Сергей, нижегородец, по ошибке был похоронен не дома, а в Алтайском крае. Это уже второй случай. До сих пор не найдут тело воскресенца Олега Луковкина, вместо него мать похоронила чужого сына.

Количество нижегородцев погибших в этой войне уже перевалило за семьдесят. Солдат убивают и калечат каждый день. Последняя весть: ранен под Бамутом борчанин Алексей Суматохин, через два месяца после призыва.

И сколько еще это будет продолжаться…

Всего лишь две фразы из разговора с Г. Лебедевой, зам. председателя комитета солдатских матерей:

– Двадцатилетний парень – без ног, спивается напрочь на глазах… Другой пришел из Чечни – и ему сейчас человека убить, что клопа на стенке раздавить…

Первого января 1995-го года в бою на привокзальной площади во время штурма Грозного старший лейтенант медслужбы Майкопской мотострелковой бригады Александр Гурский был убит дудаевским снайпером.

До 28 января пролежал его труп на площади. За убитым приехал отец – электрик АО «ГАЗ» Виталий Еремеевич Гурский. Похоронить сына решено было в г. Умань на Украине, где жила его мать. Два майора из части, где служил А. Гурский, дали его отцу 600 тысяч рублей, и на этом Министерство обороны России посчитало свой долг перед родителями убитого офицера выполненным. Этих денег едва хватило, чтобы доставить гроб в Умань.

Правительство России, когда в Чечне начались бои, объявило, что семье каждого российского военнослужащего, погибшего там будет выплачена компенсация. Вправе на нее рассчитывать и родители старшего лейтенанта А. Гурского. Но, как говорится, гладко было на бумаге…

Мать А. Гурского – гражданка Украины. Это суверенное государство к действиям Российской армии в Чечне никакого отношения не имеет, и местные чиновники отказали матери А. Гурского в праве на компенсацию. Ее сын погиб за Россию, а не за Украину. Отказали и отцу А. Гурского: хотя он сам и проживает на территории Нижегородской области, но сын его здесь не жил. Так ему объяснили в областном департаменте социальной защиты. Погибший за Россию старший лейтенант А. Гурский на свою беду учился в мединституте в Самаре, там его призвали в армию, служил в Краснодаре, а уже оттуда попал в Чечню. А ко всему прочему, родители его на момент гибели были в разводе и являлись гражданами разных государств.

«Если бы мой сын был убит в драке, – пишет Виталий Еремеевич Гурский, – я никуда не стал бы обращаться. Но так как у него жизнь отняло государство, оно и должно за все платить».

В департаменте социальной защиты ему ответили, что проезд на похороны сына, возможно, оплатят, только после того, как придут и посмотрят, как он живет. «Возможно…» А если окажется, что живет он материально неплохо? Это значит, что за погибшего по вине государства сына можно и не платить?