Елена Асеева - Последний

Он, почему-то был уверен, что папа в свой срок направился именно туда.

Он, почему-то был уверен, что люди там еще живут. И так как сам хутор затерян в горах, люди выжившие в нем смогут помочь и нам.

И он был убежден, что без помощи людей мы зиму не переживем.

Не переживем без отопления, еды, одежды…

Я помню, как долго брат пытался добиться от меня согласия на этот поход… И как я в свою очередь избегал того разговора.

Наша лачуга лепилась к склону горы, густо поросшему лесом, который в свою очередь плавно переходил в балку, где струилась небольшая речушка. Ее питали многочисленные родники, выбивающиеся особенно часто из смежной горы, наблюдаемо ниже по руслу реки словно пересекаясь с нашим хребтом. Эти места были изрыты вытянутыми балками, урочищами и горными массивами, не только с каменистыми уступами вершин, уже примеривших белые покрывала снегов, но и не менее скалистых каньонов с крутыми склонами, по дну которых текли извилистые, торопливые реки. Впрочем, в ближайшем наблюдении то, все-таки, были нагорья, где правили лесные дали и долины, окутанные зелеными мхами, кажется, заполонившие не только берега рек, скалистые выходы, стволы деревьев, но и саму почву. Лишь редкостью среди гор просматривались залысины, которые покинули деревья, оставив в обороне одни кустарники да травы.

Чаще всего, я слонялся либо на нашем склоне, где стояла лачуга, либо на соседнем. Сашка однако ходил дальше, как по самой балке, так и переходил ближайшие хребты, словно все время пребывал в поисках выживших людей. Иногда он уходил на день, хотя неизменно возвращался к вечеру. Я знал, что сразу за нашей горной грядой и следующей за ней соседней, в узком урочище, есть дорога. Та самая по которой когда-то нас сюда привел папа. Именно по этой дороге Сашка и хотел отправиться в ближайший хутор на разведку, пугая меня самим уходом и возможным очередным исчезновением в никуда.

Видимо, потому как я боялся того разговора, стараясь от него скрыться долгое время… Я запомнил его до мельчайшей детали… Так помнят, что-то очень важное, что невозможно забыть… Ярчайший всплеск воссоздающий не только сам разговор, но и запах, краски произошедшего момента.

Потому в памяти не просто всплывает, а, прямо-таки, в четкости воспроизводится слегка объятая желтым цветом листва леса, и проникающие через ветви деревьев все еще золотые лучи солнца, подсвечивающие зелень травы так, что, кажется, и сами ее кончики на концах сияют побуревшими капельками. Пряный запах витает вокруг, очевидно, оставленный сорванной и смятой моими пальцами травы, и назойливо поет с ближайшей ветки какая-то птичка, выводя свое «цити-цити», в том растягивая последнюю букву. Брат стоит напротив меня, крепко удерживая за плечи. Его смуглая кожа словно переливается в сиянии света красноватым отблеском, вроде он ее перед разговором чем-то намазал, а скуластое лицо с квадратной челюстью, как и сам раздвоенный на кончике подбородок, покрытый вихрастой короткой щетиной, легонечко вздрагивает, особенно когда он перекатывает желваками. Пожалуй, и прямой нос Сашки с острым кончиком и тонкие губы чуть колеблются от волнения. Брат выше меня головы на три, он все еще широкоплеч, даже после пережитых невзгод, а руки его крепки и сильны, мне не вырваться, хотя я и пытаюсь, отворачиваю голову, закрываю глаза, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, не заплакать.

– Максим, послушай меня братишка, – негромко говорит Сашка, и я слышу его сиплый, приглушенный голос… Охрипший не от болезни, а от волнения. – Надо, чтобы я сходил на хутор… Два-три дня не более того и я вернусь… Я уверен, что там есть люди… Да и, вообще, неизвестно, что случилось с людьми, может все живы, а мы сидим в этих горах, не зная о том.

– Живы? – голос мой в отличии от брата звучит высоко, слегка даже повизгивая, будто еще секунда и я сорвусь на крик. – Живы… – я открываю глаза и сразу упираюсь в Сашкины. Уголки глаз брата слегка приподняты, точно он удивлен чему-то, а карие с зелеными всплесками радужки созерцаемо для меня перекатывают выпуклые с золотыми боками капли слез. – Тогда почему так тихо кругом, даже звери не падают о себе знать? Почему мы ни разу никого здесь не увидели, хотя здесь много троп? Почему не летают наши самолеты, лишь их змеи? Почему…

– Я не могу тебе ответить, – перебивает меня Сашка, не давая возможности выговориться, словно боясь моих вопросов, боясь моей реакции. – Ты же знаешь, не могу ответить ни на один вопрос… Пока не схожу на хутор, пока не увижу людей…

– Тогда я тебе отвечу, – сердито рычу я и начинаю трясти головой, от испытываемой боли, мгновенно меня ошпарившей при воспоминании о маме и папе. – Потому как в хуторе, как и в нашем городе нет ни припасов, ни людей! нет вообще ничего… – я сейчас сказал Сашке то о чем мы с ним молчали все это время, боясь признаться, пожалуй, даже самим себе. И в том оставляя возможность всему, что было до вторжения инопланетян пока существовать в наших мыслях и мечтаниях.

Брат вновь меня слегка встряхивает, кажется, и не поднимая, а только мотнув назад-вперед. Потому от того движения мои излияния мгновенно сворачиваются, как и перестает качаться голова, замирая в несколько наклоненном состоянии, словно я хотел уклониться от Сашки, да не успев, окаменел.

– Мы ничего толком не знаем, а потому не можем судить ни о чем, – очень тихо говорит брат, пожалуй, он даже шепчет. Я плохо его слышу, практически не воспринимаю дальнейшую речь, впрочем, отмечаю движение его губ, когда-то алых, сейчас бледно-розовых, иссеченных мельчайшими синими прожилками, с легким фиолетовым налетом по самой кромке.

– Ты слышишь меня, Макс? – спрашивает Сашка и слух мой как резко отключился, также моментально подключается, потому я несильно киваю. – Нам нужны люди. Без людей мы не выживем. Скоро зима, а в лачуге нет печки, как ее делать я не знаю. Да и сама лачуга не приспособлена, чтобы в ней зимовать, – брат вновь шепет, а я завороженно смотрю на его шевелящиеся губы, – мы не сделали запасов еды на зиму, нам не чем рубить дрова, нам не во что одеться… То, что у нас есть из одежды, это рванье, тряпье. Мы замерзнем при первом ударе холодов, умрем с голода… Мы погибнем без людей.

Брат прав!

Я понимаю, что он прав.

Но я не в силах отпустить его, остаться тут одному, даже на сутки… Не говоря уже о двух-трех днях.

– Ты будешь не один, я оставлю с тобой Рекса, – теперь голос Сашки набирает силу, он уверен, что я соглашусь. Уверен, что разум возьмет верховодство над чувствами и страхом. – И спички… У нас закончились спички. Ты же видел, в пачке десять спичек, я посчитал сегодня утром, – завершает свои уговоры брат, теперь окончательно сломив мои страхи… Так как спичек и впрямь не осталось, а разводить огонь при помощи трения мы так и не научились. Это лишь в книгах, в фильмах крутые ребята с легкостью добывали огонь, при помощи стержня и трута, в жизни все оказалось сложнее. И не помогло нам в том терпение Сашки и его большое желание добыть огонь.