Леонид Подольский - Судьба. Сборник прозы

Бывало, иногда Соловей начинал думать, особенно спьяну, что неплохо бы кинуть Эдуарда и самому стать губернатором. Видел он немало людей из этого племени губернаторов и депутатов – не боги, кое-как обжигали свои кривые горшки. Найти бы нормальных, не алчных советников. Но тут же Соловей одёргивал себя, нутром он чувствовал, что это пустая затея, что победу ему не отдадут, к тому же – досье. В холодном поту Соловей представлял, как бывшая его жена, Лена, с которой он давно развёлся по пьяни, даёт интервью Максиму Плотникову. И как, вслед за ней, появляются на телеэкране ночные бабочки. Да уж какие там бабочки. Пьяные, грязные бабы. Очень много чего они смогут рассказать. Наберётся не на одно банное дело. Соловей вспоминал, что сделали совсем недавно со спикером Варяжниковым. Он по-настоящему боялся хитроумного, всесильного Эдуарда. Телевизионный век; тот хозяин, у кого рука на пульте…

…Хотя выборы – тоже рулетка. Ещё неизвестно, что сделало бы досье Эдуарда. Люди, бывает, упорно не верят власти. Тогда она становится бессильна. Чего нельзя одним, то другим можно… Варяжников – бык… а он, Соловей, – Юпитер? Его рейтингу ничего не страшно? А Афган? А сбитый мотоциклист? А лечение в диспансере? Но даже если бы не поверили, есть председатель облизбиркома Тулинов.

На этом Соловей обычно признавался – самому себе, грешному – что он не такая уж крупная птица.

Сладкоголосый соловей, выводящий красивые рулады, но совсем не стервятник. Нет опыта, нет партийной закалки…

Соловей подобные мысли не любил, они тянули его к водке; впрочем, наш артист легко переключался на более приятное. В сейфе Соловья ожидает кейс с долларами – всё, что нужно, чтобы спокойно встретить старость. Он, Соловей, не олигарх, не тот размах крыльев. Зато завтра – кейс, и нет Соловья. Улетел Соловей. Пусть электорат идёт к губернатору Садальскому. По десять центов за голос.

* * *

Теледебаты между Соловьём и губернатором Садальским разрекламированы были не меньше, чем финал чемпионата мира по футболу, если бы одним из финалистов была Россия. В самом деле, это был апофеоз всей избирательной кампании, мощное крещендо возрождающейся российской демократии – это, понятно, говорил телеведущий Максим Плотников. Так вот, крещендо совершенно неожиданно для всех закончилось очередным грандиозным скандалом. То есть в телевизоре, на картинке, всё выглядело почти пристойно. Но если взять область, сотни тысяч семей, собравшихся у телевизоров в предвкушении невиданного зрелища; повисшую над областью выжидательную тишину, футбольные бары, с утра заманивавшие болельщиков, основательно разогревшихся пивом и водкой к теледебатам; если учесть, что у бедных провинциалов не так уж много зрелищ и люди задолго готовились получить бесплатное удовольствие, придумывали и часами обсуждали свои вопросы, тренировались, как будут задавать их по телефону; если взять, наконец, длиннейшие очереди к букмекерам, причём ставки делали на тысячи, десятки и даже сотни тысяч, и явно больше на речистого Соловья; кто-то, говорили, даже продал квартиру, чтобы разбогатеть; если мысленно, наконец, разобрать перегородки и стены и представить область как единый футбольный стадион с фанатами от областного центра до последней малюсенькой заброшенной деревушки; если представить, что было бы, если бы в область приехали Майкл Джексон или Битлы, – словом, все сходили с ума от предвкушения теледебатов, это действительно был грандиознейший апофеоз. Так вот, теледебаты очень скоро вызвали по всей области сплошной взрыв ярости, крика, визга, возмущения, воплей; зрители плевались, ругались, истерически смеялись, кидались стульями и креслами в телевизоры, как на настоящем стадионе. Похоже, имел место случай то ли массового психоза, то ли истерии или какого-то иного помешательства. В этом всё ещё пробуют разобраться психиатры, психологи, социологи, даже выписанные из-за границы фрейдисты и психоаналитики – рассуждают про Фрейда, Юнга, Фромма, про какое-то бегство от свободы, про сублимацию неясных подсознательных комплексов, но довольно невнятно, сбивчиво и, похоже, безуспешно. Во всяком случае, иные из этих светил ставят неслыханные ранее и даже не вполне медицинские диагнозы, что-то типа: «Массовый психоз переходного периода», или, ещё заумнее: «Массовый психоз истерико- фобического типа переходного периода в условиях авторитарного окружения», или что-то ещё в том же роде. Однако по порядку…

* * *

Итак, ровно в девятнадцать часов вечера губернатор Садальский и Соловей, оба в новых серых костюмах, при галстуках, в лакированных туфлях, только из парикмахерской, расположились вокруг телеведущего Максима Плотникова и двух его очаровательных помощниц. Один, губернатор, толстолицый, пузатый, хотя и сбросил пятнадцать килограммов, с двойным подбородком, бородавкой около уха, с тяжёлым властным взглядом, номенклатурного вида, который никакими политтехнологиями не удалось стереть; другой – слегка худощавый, даже красивый, с седой отметиной на голове, но, как никогда, неспокойный, с бегающими глазами и одутловатым лицом человека, неравнодушного к спиртному. Оба кандидата явно казались не в своей тарелке.

– Сегодня у нас, на Общественном областном телевидении, решающие теледебаты, – хозяйским голосом провозгласил Максим Плотников. – Сначала я задам обоим кандидатам свои вопросы, потом вопросы телезрителей, в конце дебатов кандидаты смогут задавать вопросы друг другу. Впрочем, если у кандидатов есть заявления…

И вот тут, не дожидаясь, пока телеведущий закончит фразу вскочил непохожий на себя Соловей, дрожащими руками откуда-то вытащил бумагу и стал читать своё заявление. Что он, Соловей, безмерно уважает единоросса губернатора Садальского, что лучшего губернатора области не найти и что те высокие лица, кто назначил губернатора, знали, что делали, сверху видно много дальше, и что он, Соловей, просит причислить себя к числу самых искренних сторонников губернатора Садальского и готов работать в его команде, а если ещё недавно говорил иначе, то была просто предвыборная борьба. Сейчас же, осознавая свою ответственность перед избирателями, он снимает свою кандидатуру и призывает избирателей голосовать за нынешнего губернатора.

Губернатор Садальский, едва улыбнувшись, тяжёлой походкой человека из номенклатуры подошёл к Соловью, по-отечески, как блудному сыну, возложил руки на плечи выбывшему из борьбы кандидату – вышло довольно деревянно.

– Область вести – не мудьями трясти, – сказал холодным, бесцветным голосом. То, что в исполнении темпераментного Никиты Сергеевича в своё время казалось живо и смешно, здесь выглядело глупо и пошло.