Сергей Сметанин - В споре со временем. Доклады, эссе, статьи

Казалось, в них есть что-то нарочито-несерьёзное. Мне было не очень яcно почему, если хочется человеку «пахать и сеять», не делать это свободно у себя дома, не любоваться васильками родных полей, а «вырываться» на Север и «пахать» на Севере. И вообще, о какой меже шла речь? В то время по всей России колхозные трактора распахивали даже промежутки между дорогой и лесопосадкой, не оставляя ни клочка целины. Но стихи звучные, легко запоминались наизусть. Петр писал:

Мы все вместе с ним удивлялись, как просто и хорошо сказано. В основном поэтика сухановской лирики совпадала с поэтикой социалистического реализма. Он не писал стихов, прославляющих комсомол и партию, но этого никто и не требовал.

В октябре 1978 года новички «Северного огонька» поехали в Ханты-Мансийск, на семинар молодых литераторов. Ханты-Мансийск тогда больше походил на деревню. Деревянные тротуары, клюква и оленина в столовой, гостиница, более похожая на дом заезжих. Добирались Обью на «Метеоре», любуясь просторами берегов, полётом чаек и диких уток.

На семинаре Петру удалось доказать свою состоятельность, мало того, на его стихи о Невском пятачке, о героях Великой отечественной войны обратили внимание московские руководители семинара, которые и дали ему рекомендацию в литературный институт.

и далее:

Честно говоря, гиперболическое «вздрагивание каждым нервом» не вызывало у меня особого доверия, сама фигура поэта была далека от какого-либо выражения повышенной чувствительности. Но лирический напор, тон заданный первой строкой был выдержан во всём произведении, а произведения военной лирики пользовалось у слушателей неизменным успехом.

Сильно прозвучала тогда баллада Петра «Нефтепровод», в которой он ярко высказался о рабочем классе:

В творчестве на него оказали большое влияние, по его словам, литинститутские наставники Владимир Фирсов и Егор Исаев.

Петр очень хорошо отзывался о Маяковском, Блоке, любил Есенина, Рубцова, постепенно у него возник свой стиль, охарактеризовать который можно было бы одним – нагнетание противопоставлений. «Мне радостно и грустно…», «Хорошо / Живётся мне, / Оттого / И плачу», писал Петр, подобные антитезы сухановской поэтики воспринимались на слух очень чётко.

Иногда он не замечал, что противоречия захлестывают стихи до абсурда. Например, если в одном стихотворении он мог пообещать женщине:

то на следующей странице напрочь отказывал ей в доверии:

Получалось, что обещание одарить счастьем, данное «плачущим от радости» лирическим героем любимой женщине, полностью обесценивается недоверием к ней же именно по той причине, которая делает её счастливой. Впрочем, многие поэтические приёмы применялись автором вполне удачно. Выразительно, как у Евтушенко, звучала сухановская аллитерация.

Сухановская лирика оставалась пронизана тягой к философскому обобщению переживаемых им чувств. Он часто и продуктивно обращался к понятиям «время», «жизнь», «судьба». Не зря в первых книгах у него звучало как заклинание:

Петр работал в автобазе, неплохо зарабатывал. Довольно скоро его семья получила двухкомнатную квартиру в том же квартале, где жил я, через дом от моего. Мы иногда бывали друг у друга в гостях. Так вышло, что на небольшой территории 14-го микрорайона поселилось несколько будущих писателей.

Суханов учился в литературном институте имени Горького заочно. Гегель и Николай Кузанский появились у него в домашней библиотеке. Петр занял одно из первых мест в поэтическом конкурсе журнала «Смена», его стихотворение «Вздрагиваю каждым нервом…» опубликовано в журнале «Коммунист». В 1984 году в Свердловске вышла его книга «Встреча». О первой книжке «Время первых признаний», вышедшей двумя годами ранее под редакцией А. Вершинского, он обычно говорил мало, может быть, смущаясь того, что её содержание почти целиком перекочевало во вторую. В семье Петра появились две дочери, он перестал посещать литературное объединение.

Однажды я попросил у Петра помощи. Ко мне из Уфы должна была приехать мама. Её надо было встречать на железнодорожном вокзале поздно вечером. А Суханов тогда водил «Газик», работая личным водителем то ли тестя (начальника одного из сургутских строительных управлений), то ли другого какого-то начальника.

Петр охотно согласился. Он ждал меня в кабине автомобиля у дома на улице 50 лет ВЛКСМ. По дороге Петр рассказал мне, что немного обеспокоен тем, как поведёт себя радиатор. Днём он обнаружил протечку и по совету бывалых водителей, засыпал в воду горчицы. Горчица должна была закупорить место протечки и решить проблему.

Пока мы ехали до вокзала, всё шло нормально. Припарковались у здания администрации вокзала. Я встретил поезд и мы с мамой поспешили на площадь к машине.

Живописная картина ожидала нас. Пока я ходил на перрон, радиатор взорвался. Вся кабина изнутри, включая стекла, сам водитель – заляпаны рыжими пятнами. Жутко пахло горчицей.

Общими усилиями мы оттёрли, как могли, внутренность салона, долили в радиатор свежей воды и благополучно доехали до дома.

Поддержки читателей, сургутской общественности и администрации, тюменских и московских писателей Петр Суханов не терял и в последующие годы. Через два года после выхода «Встречи», вышла третья книга: «Миры и меры», рецензентом которой указан В. Фирсов.