Алина Нечай - Дорога в ад

А в ампулах был просто аминазин. Для чего он? А для того, чтоб усмирить буйных. Но пока речь о другом. О том, что пришел Валик. «Заботился, беспокоился, и помог». Урод.

Хотя я ему никогда этого не сказала.

Он, наверное, шкуру свою спасал от гнева моего отца. Хотя на тот момент Валик еще лишь подозревал, что мой отец может.

Да, у папы были друзья даже в верхах милиции. Но что толку, если эти друзья, вернее друг, встретив как-то папу на троллейбусной остановке, просто спросил:

– Как там твоя дочь?

И все. А ведь знал и Валика, и о том, что я – его девушка. И только сказал:

– Если что – обращайся.

И на том спасибо.

Валик же на кухне объяснил папе, что никакой наркотик они мне не давали, а кололи просто чай.

Это мне понятно, что от чая я бы сдохла, но папа ведь мне ничего об их разговоре не сказал! А Валик еще и добавил, что и ломать-то меня не должно. Так, психологически. И после этого папа стал ко мне более жесток.

Еще против Валика ничего и забросить нельзя, ведь в наших кругах чаем мы называли просто слабый раствор ширки, но папа, наверно, понял все дословно. Но даже если и нет, мне со своей большой дозой не легче. К тому же я женщина, и Валику вообще не понять как мне плохо было. Женщины привязываются быстрее и сильнее.

Хотя… я, конечно же, могу поверить, что даже производя все действия на моих глазах, Валик мог давать мне раствор намного слабее, чем колол себе.

К папе пришла уверенность, что не так все ужасно и зависимость у меня чисто психологическая, в смысле желания уколоть себя иглой, и т. п. Через день, когда он мне расскажет об этом разговоре, я начну сходить с ума, потому, что и сама поверю в зависимость от чая. Конечно, ведь думать логически я тогда еще не могла.

Но и Валику было невесело. Я-таки заставила его мать закрыть его дома. Она попросила свою знакомую медсестру поставить ему капельницу, очищающую кровь. Когда он лежал на своем диване, в комнату зашел его отец. Как только отец узнал, что я тоже колюсь с Валиком, он взял веревку и бросил ее сыну:

– Вот тебе веревка. Иди в подвал – и вешайся.

Причем сказал это очень серьезно.

Но это чуть попозже, а сегодня, после сибазона, после маковой головки меня с каждой минутой скручивало все больше и больше.

Я обратилась к отцу:

– Ты дашь Валику денег на солому?

Папа меня сильно разочаровал:

– Нет. Мы завтра пойдем к женщине—наркологу. С ней сегодня договорится мой брат. Она тебе поможет. Не бойся, класть тебя в диспансер мы не будем. Будешь на дневном стационаре.

Успокоил. Я только про себя улыбнулась. Значит, на родителей надежды никакой. Ну что ж, их в этом обвинять не надо. Но мне—то что делать?! мой мозг начал усиленно работать. Что ж делать? Как достать ширку, когда родители, как церберы, не спускают с меня глаз и не подпускают у двери?

Сперва, я через уже начавшуюся истерику добилась того, что мама взялась мне уколоть «чистого наркотика». Папа как—то странно посмотрел на меня:

– Ты уверена в этом?

Я только крикнула:

– Да!

Наверное, зря. Потому что, через несколько минут мне стало намного хуже. Дозу мама ввела небольшую, от которой я заснуть бы не смогла, но вот все мои действия аминазин сковал. Мне плохо, а я еще и не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Я не была буйной, но папа меня не пожалел. А и правда, за что? Зачем мама вколола мне этот, блин, чистый наркотик?! Передвигаться, конечно, я могла, но слабо.

И спасение приходит, когда его уже не ждешь. Я тихо заплакала. Странно, – еще днем я даже смеялась.

– Пожалуйста, пусть Валик принесет мне полкуба ширки…

Папа старался сдержаться:

– Как ты его найдешь?

Наверно, папа был уверен, что Валика не будет дома.

– Я ему позвоню!

И он согласился:

– На трубку. Звони.

Только бы он был дома. Хотя я знала, что он будет дома. По-другому не могло быть. Он должен был мне помочь.

Я договорилась с Валиком.

Валик пришел к нам, папа дал ему денег, и он ушел за ширкой.

Ох, как его долго не было! Я ждала два часа, пока мама уже сама не разозлилась где тот Валик. А ведь Валик приходил уже с ширкой во внутреннем кармане. Только папа попросил его погулять где—то пару часиков. Все сошли с ума. Ну что могли решить те два часа? Нет же, папа думал, что я за это время немного спрыгну.

Валик пришел. Отдал папе сдачу, и мы ушли в мою комнату меня колоть. Все равно папа думал, что Валик колет мне чай. И даже завтра, предупрежденная врачиха не поверит мне, что я вчера уколола себе полкуба ширки.

Валик достал шприц с инсулиновой иголкой, я правой рукой зажала левое запястье и сжала несколько раз кулак. Зажала кулак, и Валик ввел мне полкуба ширки. Меня сразу разломало. Еще бы, хоть это и не моя доза, но вместе с аминазином, сибазоном… Я заулыбалась, и мы пошли на кухню чего-нибудь перекусить. Еще Валик выпарил для меня корвалолл, и я выпила.

– Оставайся на ночь? – предложила я ему.

Странно, но мне не было перед родителями стыдно ни за ширку, ни за «оставайся на ночь». Если бы Валик захотел, он бы остался.

Он ушел. А ночью не спал никто, кроме меня. Боялись, что я сбегу.

Я утром проснулась и со спокойной душей решила спрыгивать. К воде прикоснуться нельзя. Так на воду реагируют наркоманы, конечно, когда сидят без дозы. Я не смогла даже умыться, но мама включила горячую воду и напустила ванную. Заставила меня залезть. Я послушалась. Я сидела в ванной и легче мне не стало, а вот невозможно стало, когда надо было выходить из ванной. Мама кричит:

– Саша, пора идти!

А я не могу встать и окунуться в холод комнаты. Как назло, и на улице далеко за минус десять.

Вместе с мамой мы вылезли из горячей воды, и я, дрожа, стала одеваться.

Ненавижу зиму и боюсь ее холода! Столько всего надо на себя надевать!

Ни сбегать, ни обманывать, ни втихаря колоться я даже и не собиралась. Я лишь верила, что пройдут три дня, и мы с Валиком спрыгнем и станем нормальными людьми. Ведь именно этого мы и хотели?

Первым делом, что прописала мне врач, это – иглоукалывание. Действенно, правда? Она отвела меня в другую комнату, раздела меня до юбки, то есть снимала с себя все я, а она только просила.

Но я ведь – наркоманка, которую ломает! И мне до смерти холодно!

Врач положила меня на кушетку, безболезненно воткнула в меня иголки и сказала лежать полчаса. Сама вышла и оставила меня одну! Ты же лечишь наркоманов, ты же понимаешь, что так нельзя делать! Я считала секунды. Вернее это они считали меня. Ой, что это я говорю? Выдержала я 15 минут. Надеясь, что сразу за дверями стоит мама, я стала кричать и звать ее. Слава богу, она там стояла и услышала меня. Перепугалась:

– Что, Саша?

– Позови врача, скажи, что мне очень холодно!

Врач всполошилась, прибежала и повытаскивала из меня свои иголки. Я оделась.