Александр Лысков - Красный закат в конце июня

Затеси на дереве – метки для обратного пути – обмазывал глиной, разогретой и размятой в ладони, чтобы видом этих знаков не спугнуть ушастого.

Вдруг за оврагом на другом берегу безымянного ручья почуял движение. Пригляделся – это Кошут ставит свои силки.

– По ручью, значит, у нас с тобой межа будет! – прокричал Синец, раскинув вширь руки. – Там твои угодья, здесь – мои. Лес большой. На всех хватит.

Так появилось у ручья русское название Межевой. Оно до сих пор на слуху. И даже на мелких картах обозначается.

Лес, конечно, и вправду был бескрайний. Но после вторжения Синца, на два-три километра (шузаг) дальше пришлось брести Кошуту в глубь тайги, торить в тяжёлых снегоступах новые тропы, тратить дополнительные силы.

А Синец исхитрился ещё и лыжи себе вытесать. В бане распарил концы досок, загнул. Горячей сосновой смолой – живицей пропитал, чтобы не налипало. И в три раза быстрее Кошута стал по снегам скользить.

Кошуту – прибавка пути и трата новых сил, Синцу (на лыжах в сравнении со снегоступами Кошута) – сбережение.

Кошуту нужно каждый день в лес за пищей. Синцу неделю на каше можно прожить, не ломаясь в дальних переходах.

Кошут привязан к жилищу. Синец имеет хлеб в запасе и может себе позволить праздную отлучку.

…Сало, шуга, забереги – и только потом на Пуе – ледостав.

Под ногой Синца сверкает зеркало в два пальца толщиной с живыми пузырями воздуха в зазеркалье.

На широкой лыже – плахе, политой снизу водой на морозе для лучшего скольжения, привязаны кули муки. Через плечо перекинута лямка.

Воз под пятки подбивает. Хорошо, задники у лаптей высокие. Не лапти это были, а бахилы. Синец сплёл их специально для похода [24] Колодка для бахил, сдвоенная, разборная, до сих пор пылится на чердаке моего дома в деревне, названной по имени первого здешнего славянина Синцовской. Хоть сейчас изготовлю бахилы. Бересту нарезать лентами с дерева каждый сможет. Кочедыг, такое большое шило, заиметь тоже не проблема. Можно сучок соответствующий подыскать. Им сплетения расширять, чтобы вгонять туда полосы бересты. Берёшь шесть лент и для начала вяжешь из них «девичью косу». Это будет стелька. Загибаешь её и производишь оплётку носка. Потом задника. И стягиваешь всё боковинами. Для бахил потребуется ещё голенища доплести. Пара готова за полдня. Остаётся портянками, или онучами, что одно и то же, обмотать ступни. Оборами, то есть верёвочками, обвязать. И – вперед. Так ещё в Красной армии солдат обували. В большие морозы, конечно, требовались липты – тапки мехом внутрь. Ну, и обязательная просушка на ночь… .

В бахилах шёл Синец по льду реки.

По берегам через сетку прутьев насквозь далеко видать. Внизу, подо льдом, как на ладони – донные коряги на песчаных дюнках.

Вверху – зыбкая бледная голубизна утренней морозной выси.

По тонкому прозрачному льду шёл человек будто по воздуху, если представить, что лето вокруг и лёд растаял.

Не шёл – летел, подбегая и подкатываясь. Сани опережали. Кто кого тащил – не понять.

Голова Синца обёрнута заячьей шкурой. На плечах клокастый заячий тулупчик, грубо сшитый жилами тех же зверьков.

Портки подвязаны гашником.

Ну, и новенькие берестяные бахилы на ногах…

Торжище у угорцев выпадало на праздник бога Ен, на первые морозы, когда вода становится твёрдой, как земля.

Бог Ен, создавая всё сущее, послал младшего брата Омоля на дно Мирового океана.

Нырнул Омоль первый раз, вынес из глуби горсть земли. Из неё были созданы почва и леса.

Нырнул ещё. Из этой жмени Ен слепил животных и человека, остовы тел предварительно сплетя из тальника.

Третий раз нырять запретил. Но Омоль не послушался, ушёл под воду, чтобы сотворить всякий гнус.

Тогда-то Ен и покрыл воду льдом, запер Омоля в нижнем царстве.

Наступили на Земле долгие холода. Человек не выдержал, запросил у Ена тепла.

Ен услышал мольбы, растопил лёд. Но, улетая на небо, в верхнее царство у Полярной звезды, оттолкнулся посохом о землю так сильно, что пробил отверстие, откуда вырвались комары и болезни…

Матёрая ракита высилась посреди низины в слиянии Пуи и Суланды. Вокруг ракиты были наскоро выстроены шалаши для обогрева и ночлега.

Открытые костры во множестве горели на месте торжища. Между ними толклись люди в грубых меховых одеждах в виде курток – оседлые угорцы – и в длиннополых малицах – владельцы оленьих стад, те, кому бог Ен дал не менее трёх сыновей для пастушьего дела, чтобы весной откочевывать на Север, в тундру.

Слышался говор, крики.

– Болдог унепекет Ен! Онек а вамот тиз пас. А харом дар вёркер ез чеже [25] Поздравляю с праздником Ен! Это стоит десять пас. За три куска кожи прошу этот горшок. .

Торговали шкурами. Ремнями для оленьих упряжек.

Можно было здесь и новые нарты приобрести. Глиняную посуду. Обзавестись топором, ножом.

Жене в подарок привезти с торжища украшения из бронзы: кольцо с двойной спиралью, в значении ума и находчивости. Шаманские кулоны в виде человечков с большими ушами. Бронзовую скрепку для волос – фибулу.

Были тут и костяные амулеты – кончики лосиных рогов с витиеватой резьбой, медвежьи клыки.

Швейные иглы из костей щук в палец длиной. Вместо ушка – надрез. Острием иглы шкура прокалывалась и в надрез, как крючком, протаскивалась жила – нить.

Главное было иметь деньги (пасы) – квадратные палочки с зарубками.

Или товар на обмен.

Великое годовое камланье началось на торжище в сумерках. На полную разожглись костры. Шаман Ерегеб встал под ракиту, обвешенный амулетами, лисьими хвостами и перьями тетеревов.

Возле шамана приплясывали два помощника. У одного через плечо перекинута была волчья шкура – для спуска по приказу в нижнее царство. У другого в руках трепетали утиные крылья – для полёта в верхнее.

Раздались мерные удары в бубен колотушки (орба), обтянутой камусом – цельной шкурой, чулком, с ноги оленя.

Ерегеб бил всё сильнее, сначала по одной стороне бубна – взывал к духам верхнего царства, потом по обратной – к духам нижнего.

– Ум-м-м!

Этот утробный звук заставил умолкнуть торжище. Голос повышался, переходил в открытые регистры.

– Ен сусне хум-м-м! [26] Ен смотрит сверху.

Голос шамана был такой силы, что звенело в голове.

Как если бы стая чаек кричала одновременно над этой заснеженной излучиной Пуи.

В морозном вечере шаманские призывы разносились далеко поверх лесов. Только обладатель выдающегося вокала мог камлать. Необычно сильный голос – дар сверху. Сам бог Ен говорил с народом этим нечеловеческим звуком.