Мадина Зиганшина - Урод

Придирка. Это безупречный способ разрушить семью. История знает немало случаев, когда из-за придирок один из супругов, подолгу притерпевающий их, сбегает из семьи куда глаза глядят. Лев Толстой. Даже имя предпологало для этого человека царский сан. Гигант в литературном мире и просто высокий, крупного телосложения человек, напоминающий легендарных богатырей Руси. И вот этот человек бежал из дома, бежал от постоянных придирок жены, которой не нравилось, что он не требует от издательств гонораров за свои литературные произведения. Зачем они, семья утопала в роскоши? Но привычка к придиркам – это кровожадный враг, который ищет причины для раздражения, а если не находит их, строит ситуации сам. Жена Льва Толстова, конечно, знала достоинства своего мужа, но вся беда в том, что люди легко привыкают к хорошему. И оно становиться само собой разумеющимся, а плохое, даже незначительное, оно сиеминутное, явное и раздражает. Придирка, как ржа, подтачивает даже самые крепкие устои. Лев Толстой. Не выдержал даже этот могучий человек, бежал, в бегах простудился и умер от восполения легких. Последней его просьбой было не подпускать жену к его гробу.

И стала Валентина, статная да красивая, приманкой для сластолюбивых одиночек и не только. Однако женщина себе цену знала, по рукам не пошла. Но и одиночкой не собиралась оставаться. Однажды, после окончания жатвы , на току, когда зерно уже почти было подобрано, появился бригадир. Это был уважаемый человек на деревне, приехал разделить радость с хлеборобами, остался, чтобы отпраздновать с ними небывалый урожай. Ну, как водится, подвыпили на радостях, захмелели, да оно и не предосудительно, работа, за малым, закончена. Уже поздненько, потемну к Валентине подошел бригадир и сзади обнял ее. Это было неожиданностью. Степенным человеком слыл бригадир, половину века уже проживший, не женатый, но ни в каких постыдных делах незамеченный. Жил с матерью. Мужчина видный, любая на деревне сочла бы внимание этого человека за честь. Валентина решительно скинула его руки со своей талии и молча пошла прочь, интуитивно понимая, что это всего лишь хмельная страсть. И хотя на это можно было посмотреть снизходительно – живой ведь человек, и лед тает, когда жарко. Но к почтенному человеку такое обычно не применимо.

Один мужчина вроде оседло решил переселиться, почему бы нет, баба видная, имеет крышу над головой, хозяйство порядочное. Правда, старуха в доме есть , да много ли ей осталось землю коптить. Хужее девчонка, до тошноты уродливая. Ну да ладно, стерпится.

– Валька, не пара он тебе. Злой он. Видала давеча, как на девочку нашу смотрел? Ой, боюсь, казнить он будет ее. Не пущай его близко ко двору, помяни мое слово, не раз пожалеешь, дочка! – запречетала было мать Валентины. Но куда там, только обозлила ее.

– Опять суешь нос не в свои дела? Чего ты меня за подол хватаешь? Вылезла я уже из этого возраста, без тебя разберусь, как мне жить. И запомни, будешь мне палки в калеса ставить, умирать будешь не подойду к тебе!

От всех этих огорчений ли, время ли подошло, мать вскоре умерла. И надо случиться так, что Валентины в тот день не было дома, не успела вернуться из города. Дочка расказывала, что бабушка все поднимала голову и спрашивала: не приехала ли мама. Много раз спрашивала, а потом совсем замолчала.

Все так и случилось, как пригрозила со зла Валентина.

Поползли дни один за другим, годы серые да скучные, вроде идешь вперед, а глаза назад смотрят, только воспоминания, одно другого краше. И ничто впереди не светит. А от прошлого только одно клеймо и осталось – «брошенка», на деревне это нестерпимый позор.

Однажды в дверь постучали. На пороге стояла высокая женщина, вроде знакомая, но не на столько, чтобы припомнить.

– Зравствуйте, Валентина! – поздоровалась женщина.

И, видя, что ее не узнали, пояснила, что она директор интената.

Валентина всплеснула руками, суетливо пригласила в дом и захлопотала на кухне, собираясь напоить гостью чаем. А та сидела на табуретке и озиралась вокруг. Заметила, как аккуратно расставленны на сушилке тарелки, бокалы. Опрокинуты на тумбочке чистые кастрюли, сковородка. На окне висела с каким-то веселым рисунком задергушка, на подоконнике стояли горшочки с геранью, играя разноцветием бутонов.

Зашумел чайник, запахло густым травяным ароматом. После длинной утомительной дороги чай был самым желанным напитком.

Женщины пили чай молча, если не считать реплики гостьи о хорошем подборе трав для заварки чая, о бездорожье, которую трудно преодолеть и прочей мелочи, которая приходит в голову в ситуациях, когда говорить не о чем, а намеченный разговор начинать еще рановато.

Гостью удивляло, что мать не спрашивает ничего о дочери. А у Валентины этот вопрос застрял непроходимым комом в горле.

– Что же вы не приезжаете к нам, Любушка тоскует по вам, – наконец озвучила гостья, висевший в воздухе вопрос.

Валентина не ответила ей, только заметно поджала губы. И гостья уже пожалела, что задала явно упрекающий вопрос.

– Да, конечно, работа, и добираться до города у вас тут почти невозможно и не на чем, – запречетала, отвечая на свой же вопрос, гостья, хотя все, что говорила не могла считать опраданием для матери, которая годами не находила возможности попроведовать дочь.

Разговор даже не пытался стронуться с места.

– У вас уютный домик. Ухоженный такой, как вы одна справляетесь? – с улыбкой похвалила гостья, переходя на другую тему.

– Ну как справляюсь, «я корова, я и бык, я и баба, и мужик!» – ответила Валентина улыбкой на улыбку. И на этом разговор опять оборвался.

– Скоро за мной заедет машина, наконец решила гостья приступить к разговору, ради которого приехала, – я хотела бы пригласить вас поехать со мной навестить Любушку. Она ждет вас. А назад вас привезет наша машина.

Валентина соскочила с табуретки, рванулась в соседнюю комнату, но тут же вернулась и заявила, что ей надо сбегать на работу, чтобы отпроситься у начальства.

Получив разрешение начальства, женщина бегом побежала вдоль деревенской улицы, завидев, что у ее дома уже стоит машина. Она пробежала мимо магазина, где можно было бы купить гостинец для дочери. Не остановилась толи потому, что не подумала об этом, толи боясь задержать машину. Быстро сменив платье, заявила о своей готовности ехать.

Машина уже выезжала за околицу деревни, и Валентина вдруг вскрикнула:

– Стой, стой, поворачивай назад! Мне надо взять малиновое варенье, которое любит Люба.

Всю дорогу ехали молча. Мария Ивановна, имя которой Валентина так и не вспомнила, взяла из ее рук довольно увесистый узел и положила на сидение между ними. Тупо брякнули банки, стукнувшись друг об друга.