Андрей Бинев - Операция «Пальма-два», или Большое Плавание Рыбаков

– Алло! Слушаю, – произнес Егорыч неожиданно хриплым голосом.

– Это кто? – спросил аппарат голосом Власина.

– Это – я! Артур Егорович Петров. А там кто?

– Чего-то я тебя не узнаю, Егорыч! Ты что, охрип?

– Сашок, ты?

– А кто же еще? Де Голль, что ли?

– Ну, ты даешь! Тоже мне шуточки! Я это… не говорил давно. Со вчерашнего дня. Вот и осип немного.

– Ничего, сейчас поговоришь…

– Не понял.

Егорыч действительно не понял, с кем и о чем он сейчас должен поговорить, но шестым чувством уловил тревожную волну почти электромагнитного свойства, исходившую от последней Власинской фразы.

– В посольство тебя вызывают. Срочно! Заодно и меня.

– А ты где?

– Внизу, в гостинице. За тобой приехал.

– Так ты поднимайся!

– Лучше ты спускайся, и побыстрее.

– Я голый, Сашок!

– Одевайся, черт тебя побери!

– А чего случилось-то? Война, что ли?

– Узнаешь. В общем, жду.

Егорыч растерянно сел на кровать, держа в руках трубку телефона. Он медленно положил ее на рычаг и почесал затылок. Потом пожал плечами и зашлепал обратно в ванную комнату. Через семь с половиной минут он уже стоял перед Власиным в вестибюле гостиницы.

– Чего они, Сашок?

Власин взял его за рукав и подвел к стойке с ворохом свежих газет. Со всех первых полос на живого Егорыча смотрел Егорыч-портрет с широко разинутым ртом, взлохмаченной потной головой, со свернутым на сторону галстуком. В нижних углах газетных страниц жались небольшие фотографии Михаила Горбачева, Франсуа Миттерана и их супруг. Им всем досталось место во втором эшелоне, почти в «подвале». Первый эшелон победоносно занимал Егорыч.

– Вот это да! – радостно заорал он. – Я все куплю, все газеты! Домой! Подарю жене, детям, начальству! Скажи ему! – Он радостно подпрыгивал и показывал пальцем на улыбающегося служащего за гостиничной конторкой.

– Не волнуйся, Егорыч, – мрачно отозвался Власин. – Начальству и без тебя по экземпляру уже подарили. Ты в девяти газетах вышел, по двум телеканалам и шести радиостанциям. На подходе еще четыре журнала и два еженедельника. Всех затмил! Даже президентов с супругами! Тебе первая полоса, а им подвальчик! На всех один. Для того они тебя, должно быть, сюда и привезли!

Последнее замечание ударило Егорычу в лицо, будто горячий ветер из Сахары. Испарина выступила на лбу. Он сначала испуганно, а затем даже с укоризной посмотрел на Сашу.

– Так как же! Это ж ты все, Сашок! Сюрприз, сюрприз! Вот те и сюрприз!

– Кто ж мог подумать, Егорыч, что они так за это ухватятся!

– Но ведь ухватились же, мерзавцы!

В посольство ехали молча, уныло поглядывая по сторонам. Утро уже не казалось Егорычу таким свежим, а вчерашний день – ярким. Болела голова, как от обычной поздней пьянки, отвратительно тошнило, во рту сбивалась слюна, будто тяжелая соленая плазма, пот стекал с волос за воротник. Почему-то остро пахло рыбой…

– Ты кто? Ты кто такой? – орал толстый дядька в мятом сером костюме и колотил ладошкой по поверхности стола. – Кто дал тебе право? Червяк поганый! Не мог дождаться конца визита!

Егорыч, вытянувшись, стоял перед дядькой, бледный и испуганный. В углу кабинета, обитого дорогой древесиной, кожей и застеленного темными коврами, стоял другой дядька, вроде поспокойнее, помягче. Он смотрел в окно и сокрушенно вздыхал.

Горячившийся был дипломатом, ответственным за информационное обеспечение визита Горбачева и супруги. Тот, что стоял у окна, прилетел с президентом и отвечал за то же самое.

– Собирай манатки, рыбачок! Тебя дома ждут, телезвезда хренова!

Егорыч сглотнул слюну.

– Это… товарищ… так я ни при чем, товарищ!

– А кто при чем! Пушкин?!

– И Пушкин ни при чем. Сашок говорит, «сюрприз». Вот и вышло!

– Что за Сашок? – спросил мужчина от окна.

– Власин. Александр Васильевич, так сказать…

Толстяк в сером костюме приуныл и буркнул:

– Приданные силы… резидентура. Разберемся сами!

– Разбирайтесь! – тяжело вздохнул мужчина около окна и, зло взглянув на толстяка и Егорыча, быстрым шагом вышел из кабинета.

– Видал? Разбирайтесь! – будто за поддержкой обратился толстяк к Егорычу.

Егорыч понимающе закивал и тяжело вздохнул.

– Чего вздыхаешь-то? Кто тебя просил выступать сейчас?

– Так ведь дружба… перестройка… Мы же о чем… о связи, так сказать, народов и… это… партии…

– Какая связь! Какая партия! Тебе сейчас такую перестройку устроят, своих не узнаешь! Убирайся с глаз моих. А с Власиным пусть его командование разбирается. Они нам не подчинены, дипломаты плаща и кинжала, мать их!

– Куда мне теперь?

– Сиди пока в гостинице, носа не высовывай. Визит закончится, отправим вместе со всеми в Москву. Там пусть тебя твое начальство… любит страстно! Газетки не забудь захватить, рыбачок.

– Зачем? – глупо спросил Егорыч.

– Подстелешь, когда любить будут, идиот!

Егорыч выкатился из кабинета, серый от страха. Хотелось пить. В приемной стоял высокий молодой мужчина с сизыми пустыми глазами. Егорыч понял: это за ним.

– Я пить хочу! – сказал он тихо, с хрипотцой.

Мужчина подошел к небольшому серванту в углу комнаты, налил из графина, который стоял за стеклом витрины, стакан воды и молча протянул Егорычу. Тот схватил стакан и быстрыми глотками влил его в себя. Но словно ничего не выпил – во рту было так же сухо и противно. Он сам взялся за графин и дрожащими руками налил еще один стакан, расплескав воду. Выпил и растеряно кивнул.

– Поехали, – сказал мужчина с пустыми глазами.

– Куда? – спросил Егорыч.

– В гостиницу. Я теперь с вами буду.

– В номере?

– Внизу. Потом меня сменят.

Егорыч кивнул и поплелся следом за своим надсмотрщиком. В гостинице тот буркнул:

– Никуда не выходить. Обед закажите в номер. Скажете, заболел. Отъезд завтра, утром, со всеми. Никуда не звонить, ни с кем не общаться! Все ясно?

– Так точно! – кивнул Егорыч и пошел к себе в номер.

Он лег прямо в одежде на кровать, уставился влажными глазами в потолок. Через десять минут в дверь постучали. Егорыч поднялся и, не приглаживая поднявшийся за затылке хохолок, отпер дверь. В проеме стояла горничная, держа в руках газету с изображением Егорыча. Она что-то стала быстро говорить, улыбаться. Егорыч, ничего не понимая, пожимал плечами и печально смотрел на женщину. Но она втолкнула Егорыча в номер и достала из-за пазухи шариковую ручку. Егорыч догадался, что от него требуют автограф, и стал энергично крутить головой, отказываясь от подписи.

– Нет, нет, – говорил он, – это ошибка. Это не я! Это – Власин!

Но горничная не понимала и только умоляюще складывала руки на груди. Егорыч вздохнул в отчаянии и подписал фотографию в газете куцей закорючкой, лишь очень отдаленно напоминающей его подпись. Горничная радостно взвизгнула, подпрыгнула и исчезла с газетой и ручкой за дверью. Егорыч не успел вернуться на кровать, как в дверь опять несмело постучали. Он нажал на ручку и потянул на себя. В комнату решительно вошли трое молодых людей, один в мундире гостиничного боя, с круглой шапочкой на голове. Все трое держали в руках различные выпуски газет, с первых страницах которых разевал рот Егорыч.