Андрей Бинев - Принцесса, сыщик и черный кот

Роман вспомнил, как в одной горной деревеньке на «греческой» стороне он обратил внимание на старые нежилые дома, на дверях и притолоках которых кто-то старательно выводил черной краской дату за датой, раз в год.

– Что это? – спросил Роман.

– Турки, – коротко ответил Козмас. Потом выяснилось, что это его деревня, он тут родился и вырос.

– Как так турки? Что они здесь делают?

– Ничего! Они здесь не бывают.

– А даты?

– Вот послушай, друг… Мой старший брат играл в футбольной команде здесь, в этих местах. Знаешь, бывают такие школьные команды: мальчишки мяч гоняют… Деревня на деревню. Мы тогда здесь жили. Так вот, с ним вместе мусульмане, то есть турки играли, и греки, и даже один русский был, из эмигрантов. В одной команде играли, понимаешь! Мы тогда все тут жили. Учились в одной школе, играли в одной команде, а по вечерам крутили головы девчонкам. Понимаешь? А однажды ночью сюда пришли какие-то люди. Собрали всех на площади и велели туркам грузиться в машины, в огромные такие, с тентами.

– Зачем?

– Тогда никто не знал, зачем. Турок собрали и увезли. Я был еще совсем ребенком, в пятый класс ходил. Мы все стояли вот на этой дороге, – полицейский огляделся, будто вспоминая место. – Я стоял вон там, около столба. Мы махали им руками, а мой отец, он тогда уже был болен, кричал, что будет приглядывать за их домами, за цветами. Думал, они вернутся через пару недель.

– Не вернулись?

– Нет, как видишь. До сих пор не вернулись. Но чтобы за ними сохранилось имущество, дом, двор, сад, раз в год нужно отмечаться здесь. Вроде как у всего этого есть хозяин. Иначе никто не сможет вернуться. Некуда будет. Продадут все с молотка. Таков закон.

– И что же?

– Люди ночью, скрываясь друг от друга, выходят из своих домов и пишут на дверях уехавших даты с разницей в год. Сначала, первые четыре года, пока был жив, это делал только мой отец. Ему не мешали, но и не помогали. Он приходил под утро усталый и хмурый. Потом он слег, пошли мой брат и я. Еще сестра, ее муж. Потом другие…

Роман приблизился к надписям и вгляделся в них.

– Вот эта.… Это отец, а это уже брат. Понимаешь? – услышал он за спиной.

– Абсурд! Полный абсурд.

– Для тебя – да. Ты русский, чужой. Для нас – нет. Мы здесь все вместе были. Их кое-кто еще ждет назад. Первая девочка, которую я заметил в жизни, была турчанка. Не помню уже, как ее звали. Жива ли?

Роман ехал в ночи, боясь потерять дорогу. Кое-где вдоль колючей проволоки могли остаться старые мины. Фары выхватили из темноты серую стену стадиона, давно не знавшего ни азарта игры, ни горечи поражений, ни счастья побед. Стадион умер в ту ночь, когда в греческие селения приехали тентованные грузовики, такие же, как и те, что ждали своих заспанных пассажиров на той, другой теперь половине. Они встретились, эти грузовики, на узкой дороге и поехали в разные стороны, увозя в прошлое все, что казалось нерушимым. Стадион попал в закрытую зону. За ним начиналось Пиле, пограничное селение со специальным проходом для «голубых касок» и постоянным постом ирландской военной полиции.

Роман въехал городок и остановился на центральной площади. Сверху над ней нависала сторожевая будка с солдатом и голубым ооновским флагом, с другой стороны над площадью, словно скворечник на вековом дубе, примостился полицейский командный пункт. К узкой двери тянулась винтовая лестница. В глубине площади светились окна таверны. Было тихо, только где-то на турецкой территории, за Пиле, лаяла собака.

«Исламские собаки брешут так же, как и христианские! – подумал Роман и усмехнулся невольной двусмысленности этой фразы. – И исламские коты орут так же как христианские! Может быть, потому, что у них души не бессмертные, и ничто не в состоянии заставить их придерживаться конфессиональных регламентов? Что же тогда те египетские исчадия, которых Елена привезла на Кипр? Живут себе в христианском монастыре, под сенью Николая Чудотворца! Они что же, христианские коты? Метят своими христианскими железами святую территорию и ни-ни туда исламским сородичам. Порвут!

Люди сами как коты, разве что с бессмертными душами! Тоже метят территории, а в случае чего, порвут любого чужака на куски! В крайнем случае, подгонят серые машины с тентами, погрузят в них перепуганных насмерть жителей и выкинут вон с помеченных земель! Для котов место есть, а для людей – нет! Бессмертные души!»

Роман вышел из машины, погасив фары. Глаза привыкли к темноте, стали различать серые тени, и под командным пунктом, около винтовой лестницы, ведущей наверх, в комнату дежурного офицера, он разглядел машину Козмаса.

Роман тихо свистнул, вытянув губы. Окошко командного пункта распахнулось, выглянула бритая голова.

– Что надо? – спросила голова недовольно. – Здесь военный объект! Вы кто?

– У вас так много вопросов, сэр! Я теряюсь, – засмеялся Роман. – Позвольте ответить только одной фразой.

– Говорите, черт вас побери!

– Мне нужен один кипрский офицер. Майор по имени Козмас. Простите, сэр, не могу произнести его фамилию. Произнесите вы, если сможете. Я боюсь сломать язык!

Голова исчезла, потом вдруг опять выглянула и мрачно произнесла:

– Он и сам теперь этого не может. Напился моего виски и дрыхнет тут на диване. Никогда не знал, что среди киприотов бывают алкоголики!

– Он не алкоголик, сэр! Совсем даже нет! Просто устал, и потом ваш виски… Его не всякий вынесет! Вам ведь его таскают с турецкой стороны, не так ли? А там эта штука что надо! Не то, что местная!

– Это верно, сэр! Не местная бурда! Настоящий ирландский виски здесь стоит о-го-го сколько! Если бы я его покупал, ни за что бы не дал даже понюхать этому пьянице! А с турецкой стороны носят дешевую контрабанду!

Голова вдруг замолчала. Роман ухмыльнулся.

– Не бойтесь, сэр, я не доносчик! Я тоже полицейский, но не отсюда. Я из России.

– Ах, вот оно что! Козмас говорил о вас. Кажется… Роман? Верно ведь? У меня хорошая память!

– Хорошая!

– Мое имя Рой. Поднимайтесь сюда, коллега. С русскими можно пить сколько влезет.

Роман буквально влетел по винтовой лестнице в уже распахнутую дверь полицейского командного пункта. Это была небольшая комната, освещенная тусклой желтоватой лампочкой под низким потолком, с длинным письменным столом, тремя старыми телефонами на нем, серой, нечитаемой картой местности на стене и жестким диваном в углу, на котором возлежал и тихо похрапывал Козмас. Пахло казармой: мужским потом, перегаром, несвежей одеждой и оружейной смазкой.

На столе стояла початая бутылка «Скотча» и два стакана.

– Говорят, в мире существуют только два полюса пьянства – Ирландия и Россия, остальное, сэр, экватор, – говоря это, ирландец, лысый, невысокий, полный майор, лет за сорок, достал откуда-то из глубин письменного стола еще один стакан и щедро плеснул в него виски. Лицо у майора было крупное, с густыми бровями, толстыми сухими губами, глаза под надбровными дугами светились желтыми острыми огоньками.