Андрей Рощектаев - Верховный Издеватель

Лучшее средство от головы – топор. Потому что топор не может болеть, а голова может. Лучшее средство от топора – голова. Потому что топор не может думать, а голова может. Вот не думал, что от думанься может тошнить. Но ведь это не голову тошнит, это же меня тошнит. Странно – какая тут связь! Где желудок, а где голова?

Вот ведь не здраво, не здраво! когда голова болит-думает вместо того, чтобы не-болеть-думать. Или не-болеть-не думать. Главное – не болеть! Не болеть… не думать… не тошнить…

Боль тупо и всесильно царила в голове и в мире. И близкая авария, и дальняя война, Украина, край, кройка, кровка… – всё казалось равно тупым, рваным и нереальным, просто сейчас именно эта нереальность стала более реальной, чем явь. "Да мы же все просто сместились за грань . Мы мы с каких-то пор стали жить по законам кошмара. Бог просто перепутал два мира с точностью до наоборот и поместил нас… в то, чего нет ".

Боль, оказывается, уже изначально заложена в человеке, как взрывная сила в снаряде. Нужен только детонатор. Вся система из миллионов болевых рецепторов мигом превратит потенциальную энергию в кинетическую. Всё до того тщательно продумано, предусмотрено Конструктором, что можно подумать, человек – это просто мощнейшая электростанция боли. Чернобыльская АЭС.

В слове "больница" (по правилам языка) надо бы поменять ударение и говорить: "бОльница" – примерно как "сахарница", "мыльница", "чернильница": в общем, то место, где находится боль. Куда она со всех концов свозится, собирается, хранится… Где её – до крыши и выше! Где и люди – не люди, а единицы боли. То, чем её измеряют. Где и разговоры – всё о ней, родимой.

Вот детская больница – это, пожалуй, именно что больнИца. А взрослая больница – скорее, бОльница.

Кирилл между делом вспомнил, с каким удовольствием раньше – в школе да и на первых курсах – пропускал занятия по самой классической причине: "болит голова…" Тогда он, оказывается, не знал, КАК болит голова! Как это бывает. И что это вообще такое. Нет, он тогда не притворялся: он и вправду думал, что вот это вот и есть – головная боль!!! Избалованное человечество наивно называет головной болью свою фантазию о головной боли. Испытали её немногие – остальные только слышали… и в блаженнейшем неведении полагают, что испытывают её почти каждый день. Дай им Бог так и остаться в этом неведении!

"То, что со мной было раньше, так же можно назвать головной болью, как лужу – морем. А вот теперь я вышел в открытый океан! И как же здесь штормит-то!"

Если есть на свете чудовища, которых нельзя увидеть, но можно ощутить, то головная боль от сотрясения мозга – одно из самых мерзких. Это какое-то воплощение всемирной тошноты. Весь мир – огромный кровоподтёк, который давит на тебя. Он то ли мучает, то ли сам мучается… то ли – и то, и другое. Представьте синяк, который живой, самостоятельный и при этом ещё вездесущий. Когда болит голова, болит мир . Голова помещается в мире – но и мир как-то помещается в голове. Мир ударил в голову – но ему-то самому от этого разве лучше стало?

И как теперь мир спасётся от бреда, если бред – в той самой голове, которую он же и ушиб?..

Болит солнце, болит горизонт. Тошнит небо, мутит нагнувшийся потолок. А тут тебе ещё суют… псалмы!

Ночь в клинике – совсем не та ночь, что снаружи. Ночь здесь прорастает из недр бОльницы, как поганка из прели. Ночь разворачивает свой мертвенно-бледный зонтик над теми, кто по большей части не может уснуть. Недуг ползает по человеку прикосновениями липкого, грязного пограничного мира, и бред рисует тупую боль буро-малиновыми пятнами.

В бессоннице ты будто кому-то должен. Будто перед кем-то обязан уснуть. Работа у тебя такая – с 8-часовым рабочим днём… или, вернее, ночью. Сизифов труд: ворочать камень своего отупевшего мозга на гору сновидений. Он, конечно, срывается. Тяжкая работа по засыпанию не даёт уснуть.

Человек не может не думать. Он каждую секунду о чём-нибудь думает – как дышит. Пусть даже болит тот орган, которым думают – он всё равно думает! Как больные астмой всё-таки дышат – плохо, но дышат.

Плохие мысли – всё-таки мысли. Голова кашляет ими – а всё-таки думает. Дурацкий мысленный зуд болезни и бессонницы: ущербные "открытия", травмированные "озарения"… Буря помыслов?.. да нет, даже не буря, а сиплое дыхание.

Встреченный в жизни фанатизм наполняет душу тоской и каким-то моральным удушьем. Тяжело совсем без Бога, но ещё тяжелей с таким . Прямо хоть вовсе не живи: обложили со всех сторон! Сцилла и Харибда: либо пустота совсем, "без никого" – либо пустота, из которой протянута к твоему горлу страшенная "всемогущая длань".

Что интересно, "бог" фанатиков и "бог" секулярных интеллигентов – поразительно похожи! Вся разница в том, что одни ему поклоняются, другие от него плюются. Но и те, и другие не видят никакого другого Бога, кроме него. Суеверие подпитывает неверие… и наоборот. Раболепство одних перед Верховным Истязателем заставляет других отшатываться от Бога вообще, потому что любить Садиста невозможно – легче допустить, что Его нет совсем… но даже и этого "несуществующего" – всё равно ненавидеть и бояться, как если бы Он был.

Кириллу сейчас опять подумалось: а может, Илья отчасти прав? Тогда бессмысленно Такого Всемогущего просить о пощаде: выслушает-то он эти мольбы, конечно, с удовольствием – и с удовольствием поступит наоборот!

И от этой мысли мир сразу как-то исподволь почернел – как в миг катастрофы. Будто… теперь уже какой-то внутренний автобус свернул не туда и с размаху врезался в устои мира.

Есть мысли, имеющие слишком большие последствия для нашей жизни – иногда даже больше, чем слова и дела. Есть допущения, после которых трудно остаться счастливым… или хотя бы просто спокойным.

Месяц выглянул из облака, как кошачий коготок. Ласковое, казалось бы, небо грозило в любую минуту поцарапать. В ту ночь, * суток назад, у него это получилось. Кошка с мышками крепко, зверско поиграла.

А дальше что?

Что с нами дальше будет?..

Даже в самых глубоких приступах богоборчества неизбежно встаёт вопрос: "а дальше-то?" Ну, крикнешь ты Ему в лицо свои (а свои ли?) слова, ну, вызовешь на суд, как Иов, ну, "билет почтительно вернёшь", как Иван Карамазов… а дальше-то ЧТО?

Чем больше подросток бунтует против родителей, тем больше чувствует, насколько же он от них зависим…

Даже наша свобода – тоже Его дар. Попытка освободиться от Него – это… попытка освободиться от свободы?

Не уйти от Него – ни в сей жизни, ни в вечной. Ни у кого в истории человечества это не получилось.

Стало знобить, и Кирилл изо всех сил закутался. Дальше было вообще… сначала смешно. Сначала какой-то тяжестью налилась нога – будто её, как бутылку, чем-то наполнили, и она почти перестала чувствовать. Только Кирилл стал её растирать, как вдруг волна озноба, как дикой щекотки, от ноги?.. да, именно от ноги покатилась волнами и волнами по всему телу, словно щекотку из бутылки ноги перелили в бассейн тела. Шторм! И смех и грех! И непонятно, что произошло – и чуть страшно где-то, и самому над собой смешно. Трясёт так, что зубы об зубы стучат. От ноги, что ли, трясёт? И выговорить ничего нельзя. Кирилл привстал, выпил воды – это стереотип такой, как при икоте: мол, выпил и сразу всё пройдёт, – лёг опять и закутался, чуть не матрас на себя натянул. Постепенно "трясучка" затихла – как у холодильника, когда в нём временно отключается жутко громко работающий мотор, нагнав уже температуру до нужного уровня.