Андрей Рощектаев - Верховный Издеватель

Ощупал мокрую голову – и впервые в жизни узнал, что, оказывается, "волосы дыбом" – никакое не преувеличение: они стояли сосновым лесом! В первые два раза он, оказывается, и не просыпался и никуда из палаты не выходил, а теперь по-настоящему проснулся.

Соседи спали на соседних койках, была, видимо, глубокая ночь. Тихо гудели где-то вдалеке приборы. Кирилл не сразу облегчённо вздохнул – не сразу сообразил, что проснулся. Но сообразив – откинулся на подушку. Опять засыпать (проваливаться туда ) жутко не хотелось. Опять выпил воды. Опять лёг. Опять начинается паломничество…

2.

– …Страшно, о страшно!

– Что же страшного, коли сам бы Христос?

– А захватит и вознесёт.

– Живого-то?

– А в духе и силе Илии, не слыхал, что ли?..

Обымет и унесёт…

Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы" ("Отец Ферапонт")

Лабиринт тянулся всё так же. Но было уже не так одиноко и страшно, словно на сей раз Кто-то спустился и незримо присутствовал рядом, успокаивая. Экскурсия, не экскурсия? Кирилл начинал тут всё больше понимать и разбираться. Понимал, с чего было так не по себе тогда в "храме" и даже в коридоре, ведущем к нему – даже ещё до видения "священника" и "чаши". Или…почти понимал, но пока не до конца понял?..

Вот, видно, он дойдёт до конца лабиринта и поймёт совсем. Все дороги здесь ведут не в Рим – все дороги ведут… Чувствуется, что конец у бесконечного лабиринта есть и сейчас он откроется.

Вдруг открылся новый зал – самый большой во всех анфиладах. Он был чем-то освещён, так что даже во все предыдущие храмы попадали отсветы. Вот откуда брался тот полусвет, замеченный с самого начала! Кирилл заторопился на это сияние и вышел на порог. А с порога обрадованно увидел источник радостного света. "Вот… судьба вознаградила за всё! Наконец-то я вышел. И куда вышел! Да, все испытания пройдены! Все катастрофы! Все болячки! Ведь так вот и надо, что к Нему приходишь только после испытаний. Уж я-то их выдержал!". Впереди в сиянии стоял… Господь. И от чувства, что это именно он, Кирилл, не кто другой, Его увидел, на миг захватило дыхание. Господь стоял и светился чётким красно-фиолетовым Силуэтом, и приветливо манил. И сам храм, и Кирилл, попавший в храм… светились – были пронизаны Его лучами насквозь, как рентгеном. Показалось, Кирилл даже видит в этом свете все свои внутренности. Всё! И как будто бы… себя со стороны! Со стороны он стоял… очень величественный в этом фиолетово-огненном свете, делающем всех попавших как бы частью Его Самого.

Но вдруг стало как-то так… что он закрыл глаза, зажмурился изо всех сил. Но продолжал чувствовать всё пронзающие насквозь, "сканирующие" лучи и Присутствие. И Волю. Мощнейшую, растворяющую в себе. И весь зал вокруг – бесконечный, тоже состоящий из той же лучевой Воли.

Да, перед Кириллом стоял Царь. Всемогущий. Вседержитель, Пантократор и Космократор. Он стоял – полноправный Базилевс в парадных одеждах в своём дворце, но в этом дворце были подвалы , а в подвалах… Словно кто-то шепнул на ухо истину: "Сознайся: мы боимся чёрта, потому что он будет пытать, мы боимся Бога, потому что он будет пытать. Это главная во всей Вселенной истина". Кирилл погнал от себя мысли об "истине", чтоб не сойти с ума, вычеркнул мысли о тех вещах, которые держали те , на "иконах".

Что-то босховское охватило его. Кирилл почувствовал себя одним из героев босховских полотен, которых волочат в бредовый мир бредовые существа. Он только что был в мире, хотя и скверном – а провалился туда, где хуже, чем скверно. Прямо в "чашу".

Дрожь-трясучка, несравненно хуже прежней лихорадки, охватила его и стало понятно, что это за " Господь "! Он светился примесью всё той же красной краски, какая была в "чаше". Но только теперь Кирилл не смотрел, а сам вращался в той чаше. Отцы Церкви были хорошо и давно знакомы и с этим оттенком его риз, и с этим светом. Со всем тем видением, которого… не пожелаешь даже самому страшному врагу. Потому что нет и не может быть – ни на Земле, ни в Преисподней, ни во всей Вселенной – ничего более смертоносного!

От него веяло не Любовью. В него веяло водоворотом его любви к себе , который тут же, сворачивая голову, затягивал и "зачаровывал" попавшегося человека. Он был окутан тайной , но не Божьей, от одного упоминания которой испытываешь мир, а тайной беспросветного, безграничного отторжения от всего живого. И всё живое инстинктивно сжималось в его присутствии, не хотело больше жить , но даже этим сжатием и нехотением нигде не могло спастись и укрыться. И вращалось в чаше его взгляда. И чувствовалось: если ты в него попадёшь – а его главная цель чтоб ты туда попал! – то уже не выйдешь ни-ког-да! И попасть туда в – миллион-в-миллионной степени жутче всех смертей. И жутче пытки, и жутче самого кошмарного сна. И "свет" – как красивые щупальца актинии: только подплыви, рыбёшка. Ну, подплыви! Да этот "прекрасный цветок" уже никогда тебя не выпустит – только дотронься – добровольно-принудительно ! – до щупалец "света". До "объятий Господа".

В одну секунду как-то осознав это, Кирилл бросился бежать. Бежать-бежать изо всех сил, бежать из этого главного в галерее "храма" – от этого главного во всей Вселенной Мертвяка.

Но – не получилось! И вот тогда-то… Никогда за 22 года предыдущей жизни он не испытал ужаса, хотя бы отдалённо сопоставимого с этим! Даже не знал, что такое вообще бывает! Вот такое: рядом стоит и пытается затянуть тебя тот Единственный, Кто Страшнее Смерти – замаскированный главный волк в овечьей шкуре ("от мысленного волка звероуловлен буду…") – а ты не можешь даже сдвинуться с места. Ты – "жертва", из прежнего сна, вращаешься в липком красном водовороте и сейчас исчезнешь в нём… но именно – в нём , то есть, хоть и исчезнешь, но не до конца , и этот светящийся нимбоносный Чекатилло будет бесконечно… бесконечно…

И тут вдруг вспомнилось Имя Христово! Странно, как же оно раньше не вспомнилось! В самом начале Кирилл почему-то не назвал Его по имени – забыл? Увидев Его искажённого, сразу забыл Его Настоящее Имя! Наверно, потому и забыл, что искажённый…

Имя и Смысл мгновенно забываются в подобных видениях. И от гордости, что он разжигает, и от ужаса. Мотовилов – хоть и был любимый ученик Серафима Саровского, но от подступившего кошмара забыл даже перекреститься, когда перед ним явился бес, с которым он незадолго до того мечтал "побороться" в припадке тщеславия. А его-то бес даже и не маскировался под Христа!

Но даже когда чёрт "косит" под Бога! – неизбывный страх, что вечно сопутствует ему, как вонь (не отмыть никакими шампунями, не прикрыть ни одним лучезарным одеянием!) – выдаёт. Так уж, видно, от Бога дано ему навеки : "вонь"-дрожь – как опознавательный знак. Только б духовный насморк не заработать, не потерять способность различать её!