Fal’k - Анжей и Хлоя

Ты задаешь вопросы, от которых мне больно. Чтобы слышать ответы, которых ты ждешь. Жестокая девочка. Как ни крути. Ты задаешь вопросы, на которые я должен отвечать честно, иначе ты встанешь и уйдешь, но где лежит та грань между нами, через которую я не должен переступать, чтобы сохранять свое хрупкое равновесие относительно тебя, которое я уже почти не удерживаю и которое ты ежедневно испытываешь на прочность. Если ты уходишь, Хлоя, значит, к этому есть повод. И, видимо, довольно веский. Я не буду спрашивать тебя почему. Ответ на этот вопрос уже давно лежит за гранью добра и зла. Во всяком случае, для меня.

Я не могу удержать наше время. Больше не могу. Оно стало другим. Я должен говорить правду. Тебе. Себе. Нам. И я не хочу. Я не желаю ее говорить. Я хочу оставаться трусом.

У каждого из нас своя жизнь. Была. Есть. Будет. А я упорно отказываюсь это понимать, пытаясь сделать из нас что-то общее. Ничего не будет. Никогда. Я это знаю.

Повод. То, что всегда идет первым приоритетом. Нужно пореже удивляться своим состояниям и просто смотреть глубже. Можно увидеть много интересного. Я все понимаю. Я большой. Каждому свой долг. Каждому свой крест. Пока ты рядом, я могу вынести все. Даже осознание того, что я выношу. Ты закрываешь дверь. Это не испытание, Хлоя. Это больше похоже на смерть.

Зачем? Это вопрос. Тебе. Мне. Нам. Ты больше никогда не обнимешь меня. Больше не будет минут, когда я вечно живу и навсегда умираю. Чего здесь больше, Хлоя? Чего здесь не было никогда?

Об эту жизнь разбивается все. Даже камни. Иногда я ставлюсь таким пустым, что внутри меня нет тишины. Бывают дни, когда хочется лечь на землю и орать. Но людям не нравится такое поведение. Людям нравится лицемерить. Притворяться. Лгать. Избегать. Людям нравится двойное дно. Во всем. Даже в себе самих.

Сколько времени нужно, чтобы понять простые банальные вещи? Много. Очень много. Кому-то нужно целых два часа, а кому-то хватает всего лишь жизни. Сколько времени мне было нужно, чтобы понять свою любовь к тебе? Ее сложность и простоту? Ее край и невозможность. Ее глубину и мель. Сколько еще раз я буду открывать в ней тебя. Себя. Нас. «Нас». Хрупкое, неокрепшее… Сколько времени прошло с нашего первого взаимного слова, когда ты и я решили, что, пожалуй, можно, что, наверное, ничего страшного не случится, если будет то самое, неуловимое, что отличает наши тексты и голоса от множества других людей, и я буду даже посреди бездонной серой тишины знать и чувствовать, как я тебе снюсь. Снился. Я расплачиваюсь за это по особому счету. Ты никогда не узнаешь по какому.

Спираль времени. Твоего. Моего. Нашего. Не нашего. Чужого. Отличного одно от другого, как черное от белого, не приходящего в ту точку, где оно неделимо, ибо оно делимо всегда. Между мной и тобой пропасть. Она будет расти. Я не могу нас склеить. Как бы сильно я этого ни хотел. Ты любишь меня. Ты не любишь меня.

Все, что я говорю, я говорю для тебя. Каждый отрывок. Каждою строку. Каждое подлежащее и сказуемое. Нет никаких историй и сюжетов. Есть ты и я. Нет никакого «потом» или «когда-нибудь». Есть краткое и лаконичное «никогда».

Нам больше не нужны слова. Но мы их говорим. Потому что остаться без слов страшно. Страшно, если кто-то один замолчит. Что тогда будет делать второй? Страшно, что будет слишком глубоко. Или не слишком? Когда вопросы начинаю задавать я, мир вокруг опасно расшатан. Но я тоже хочу спрашивать. Очень редко. Но очень четко. Я практически не получаю ответов, хотя уже одно твое молчание – это достаточная пища для размышлений. Теперь, Хлоя, оно будет вечным.

Говорить тебе правду – это быть очень смелым. Это быть героем. Это быть тем, кем я всегда пытаюсь стать. Говорить тебе правду – это знать, что все, что ты услышишь, останется в тебе, что каждое слово будет пережито, осмысленно, разложено на части, что каждая буква отзовется и срезонирует, будет пульсировать и жечь, но если говорить только о любви, то это будет похоже на ложь, очень жестокую и очень сладкую, которой уже и так вполне достаточно в этом мире. Я не умею тебе лгать, прости. Я не умею замалчивать настоящее и подлинное. Ты почувствуешь все и без моих слов.

Я должен быть честным. До конца. Потому что вот он, конец. Я должен быть честным. Всегда. Иначе не стоит смотреть тебе в глаза и видеть через тебя целый мир. Я должен быть честным. Чтобы выдержать твой уход и остаться живым.

Прорасту в тебе зернышком, пущу корни, тонким стеблем окрепну в тебе, заплачу, разольюсь соленым морем, обмелею до острых камней, превращусь из птицы в зверя, из зверя в человека, из человека в горсть земли, из земли в дерево, из дерева в соль морей, из соли в океанский вой, в ураган, в огонь, в следы на потолке от бессонной ночи. Ночь за ночью, день за ночью, утро за ночью, я за ночью… Гнался, оступился, ободрал коленку… Йодовую клеточку, как в детстве… Я художник, я нарисую… Сам нарисую… Подуть скорее, чтобы прошло. Потом гордо показывать раны, полученные в битве с полом, вешать на грудь ордена из каштана и дубовых листьев, брать себе в армию все незабудки и колокольчики, что растут по склонам холмов, вести за собой на войну бело-синих, самых нежных и добрых воинов, чтобы у каждого в сердце проросло по цветку, чтобы навсегда-навсегда, просыпаясь по утрам и еще не открывая глаз, люди клялись быть светлыми вопреки всему.

Умываться росой, обращенной из инея в ледяные капли, продрогнуть от ступней до волос, истончить губы, обелить кожу, расписать вены сине-фиолетовым, изрезать о скулы пальцы, футболку, свитер, распустить клубок пряжи, бежевой, теплой, проложить дорожку от моего неизвестного бытия к твоему порогу, но пойти в другую сторону, от своего дома, но не к твоему, чтобы ни ты, ни я не знали адресов друг друга и не нагрянули вдруг как-то раз в гости, чтобы ни ты, ни я не прикасались ко времени, что мы теперь проводим порознь, чтобы больше никогда не нужно было прощать того, кто разорвал твою душу в клочья.

Выскочить в ноябрьский холод в расстегнутой куртке и нырнуть, как в лисью нору, в кофейню, что всего лишь соседняя дверь моего нового дома, который я снова покину на днях или в ближайшее время, потерять сознание от запаха кофе и миндаля, от ясных и голубых глаз бариста, от маленьких столиков и книжных полок по кругу, от неба над головой и от земли под ногами, от того, что не нужно больше ничего и никого выбирать.

Я не знаю, как простить того, кто сжег душу. Ты закрываешь двери и уходишь в свою личную жизнь. Я остаюсь в своей. Прощай, Хлоя. Когда-нибудь я смогу объяснить себе и это.

Ты приходишь каждый день. Ты врываешься в мою жизнь без стука. Ты делаешь с ней все, что ты хочешь. Я позволяю тебе делать это. Это все я позволяю тебе сам.