Анатолий Агарков - Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок

– Тогда зачем вы этого человека суете к нам в районное собрание? Он дважды был изгнан из района, а вы его в законодательный орган предлагаете. Хотите с нами плохо жить? Мы вам это устроим.

Ничего не ответил подполковник, только напрягся и побелел.

– Вобщем так, – сказал Пашков. – Уберите эти ваши документы, передайте полковнику Карасеву мои слова. А если он чего-то не поймет – милости прошу ко мне: я объясню.

Вернулся начальник политотдела в часть. Доложил командиру. Кандидатуру они поменяли, а мне рассказал о своей поездке в райизбирком много позже при случайной встрече сам подполковник. Вот так.

Сильна еще партия наша. Рано тут прапора надумали ее хоронить… и коммуняк вешать. Стало быть, еще поживу. А в райкоме меня еще помнят и боятся. Хотя признаться – меня это мало радовало.

За падение с небес на землю нужно платить. И мне казалось, я заплатил сполна – семья, работа в газете… все развалилось. И все-таки меня переполняло счастье – ближайшее будущее перестало внушать ужас: я в авиации, я при деле, а гонители мои отсчитывают свои последние часы.

Я понимал, меня не зарегистрировали кандидатом в депутаты с одной только целью – унизить в глазах моего нового начальства. Но кажется, вышло все с точностью наоборот. Командира полка редко встречал, но начальник политотдела всегда степенно здоровался за руку и расспрашивал о здоровье, успехах… Было приятно.

Да, плевок, по сути, оказался хоть подлым, но жидким – в духе Пашкова. Хотя последующее тем летом событие напрочь развеяло к нему мои негативные настроения. Александр Максимович погиб. Погиб на боевом посту – так было сказано в некрологе. Погиб в автокатастрофе, возвращаясь из служебной поездки в Троицк. С ним вместе водитель, мой дальний родственник по материнской линии – Виктор Степанович Леонидов.

Но вернемся в февраль.

Вечером раздался телефонный звонок.

– Как поживаешь, техник ТЭЧи? – услышал я очень приятный женский голос.

Тома.

– Привет, – я приглушил телевизор.

– С тобой все в порядке?

– А что со мной может случиться? А ты как?

– Аналогично. Что-то к дочери давно не заходишь.

– Жду получку.

– А просто так?

– Тещу боюсь.

– Да брось ты. Она не всегда бывает пьяной. Скажи – забывать начал нас.

Тома явно хотела поговорить. Похоже, кроме меня, собеседников у нее мало.

– Откуда звонишь?

– Из библиотеки. С Настенькой вон девчонки играются.

– Похоже, мне не успеть.

– Похоже, да. Мы нагулялись, зашли поболтать, а тут телефон.

Тома вежливо поинтересовалась здоровьем родителей. Пообещала навещать их летом с дочерью, если ей выделят грядки для зелени. Я пообещал вопрос пролоббировать. Поблагодарил за звонок. Попросил Настю к трубке, но ту не отдали девицы-библиотекари.

Закончив разговор, с горечью убедился, что большую часть КВНа пропустил.

Дальше просто дремал перед телевизором, размышляя над перипетиями судьбы. Программа новостей была серой и скучной, как минувший день. Мама спала, отец в санатории по инвалидной путевке. Около полуночи начался «Взгляд» – новая передача на первом канале. Это было нечто новое – и по сути, и по форме. Несколько талантливых журналистов пытались разобраться – что происходит в стране? что от этого можно ждать?

Вывод напрашивался неутешительный – грядет революция. По крайней мере, в умах она уже началась – низы не хотели жить по-старому. А верхи добивал экономический кризис – в магазинах пусто, продукты почти все по талонам. Никита Сергеевич Хрущев обещал народу – через двадцать лет вы будете жить при коммунизме, где от каждого по способности, каждому по потребности. Мою потребность регулируют карточки на колбасу, масло, рыбу и даже спички. Нахрен нужен такой коммунизм!

Полгода бок о бок отслужил с Ручневым и не знал к какой лаборатории он приписан. Тут посидит, там кого-нибудь подначит… на регламентируемом самолете почти не бывает. А вот когда снега сошли, и стали мы убирать территорию, тогда узнал.

А случилось так… Шел прапорщик Данилов мимо группы техников и механиков, грабивших прошлогоднюю траву – в смысле, граблями выдирающих ее из насиженного места вместе с мусором.

– Кто так работает! – пожурил Данилов и показал как надо. Взял и поджег прошлогоднюю траву. А оно полыхнуло. Да по всей территории. И прямо фронтом на боксы в углу, где стояли машины с кунгами – наши мобильные лаборатории. Вся ТЭЧ выскочила пожар тушить, но сдержать огонь было трудно.

Начальник наш майор Тибабшев осипшим голосом команду дает:

– Выгнать кунги из боксов!

Боксы они какие? – стены есть, крыша есть, а вот вся парадная часть и ворота выполнены в виде конструкции из арматуры. Ветер туда залетает, дождь попадает, снег заметает и, конечно, трава вырастает чуть не по пояс – теперь высохшая и поникшая, отличная пища для огня. Так что приказ майора был правильный и своевременный.

Распахнулись ворота – одна машина завелась и выехала, вторая, третья… четвертая завелась и не смогла покинуть бокс. Колесо у нее спустило когда-то давно, село на обод и в луже примерзло – так что никак, только сцепление дымит. А за рулем, понятно, Ручнев матерится. Раньше-то где был? Почему за машиной не следил? А не сказали…

Подкатился другой кунг с буксиром, дернул и вытащил Вову юзом.

И смех, и грех.

Так вот, прапорщик Владимир Иванович Ручнев, мой родственник по материнской линии, был у нас в группе водителем кунга.

Кунг для чего предназначен? Чтобы в боевых условиях, когда, не дай Бог, будет ТЭЧ уничтожена, выехать в чисто поле и развернуть мобильную лабораторию АО (авиационного оборудования). Там и УКАМП стоял, только я к нему ни разу не подходил.

В целях совершенствования боевого мастерства мы должны по сигналу тревоги периодически выдвигаться на кунге в поле и разворачивать лабораторию. Этого мы за всю зиму ни разу не делали. Но отчетность была. И в подтверждение ее, как только потеплело, Ручнев разобрал тросик спидометра и какой-то хреновиной намотал положенные километры. Это я сам видел. А вот что дальше было – дело темное.

Под намотанные километры должен быть списан бензин. Как его списывали знают двое – начальник группы Турченков и водитель Ручнев. Злословили прапора – мол у Турченка бензиновый бизнес: личной машины-то нет. А у Владимира Ивановича есть «москвич» – отсюда и выросли ноги у байки: мол, попался Ручнев с канистрой бензина. Вова над ней только смеялся.

Может, правда это, может, нет – я не следователь и не фискал. Мне за державу было обидно.

Бог с ней, партией – она давно изжила себя и коммунизма нам не видать. Чем дольше я служил в ТЭЧ полка, тем более убеждался – скоро и над советской армией закружат грифы, издалека чующие падаль. Ей оставался последний шаг перед пропастью – с оружием в руках, выступить против бастующего народа. Где-то, кажется в Грузии, десантники уже рубили саперными лопатами демонстрантов. Об этом в прессе умолчали, но доложили вражеские голоса.