Александр Сороковик - И смерти не будет… Рассказы о наших современниках

…Три дня не пила Тюлька, сдавала по-прежнему бутылки, подкопила денег, а потом их у неё отобрали коллеги-бомжи. Побили при этом её немного, больше для порядка, купили водки, напились и даже её хотели напоить – они же не изверги какие! Больше мы про Тюльку ничего не знаем – зима в том году выдалась на редкость суровой, много бомжей перемёрло…

А Гладиолус всё-таки закончил свои дни на помойке – цветку, сорванному с земли, так и положено.

***

Ах, как не хочется заканчивать нашу сказку на такой грустной ноте! Неужели нет никакого просвета, всё так мрачно и плохо? Неужели автор видит только грязь в этой жизни? Нет-нет, автор тоже не хочет, чтобы всё так закончилось! А давайте, пусть будет по-другому:

Девочка Надя, которая посадила наш Гладиолус, после того, как обрушился их дом, переехала с родителями в новую квартиру. Ей очень хотелось узнать, выжил ли цветок после катастрофы? Что с ним стало? Может, так и растёт он в бывшем палисаднике, поджидая свою хозяйку? Новая квартира была на окраине города, в дальнем районе, одну Надю не отпускали, а родителям было не до того, чтобы ездить с ней.

Но однажды в октябре, в субботу, когда не было занятий в школе, родители поехали в гости к своим знакомым, в тот самый район, и Надя попросилась вместе с ними. Пока взрослые сидели за столом и говорили о своих делах, Наденька, получив от мамы разрешение, ушла к их старому дому и принялась разыскивать свой Гладиолус.

Нашла место, где располагался палисадник, но цветка там уже не было. Может, его завалило камнями, может, он засох от недостатка воды, а возможно, его просто затоптали. Надюша очень расстроилась, даже хотела заплакать. Но вскоре заметила остатки обрезанного стебля и поняла, что цветок благополучно вырос, а потом… потом он понадобился кому-то другому, подумала она.

Тут Наденька вспомнила, что луковицы цветов, таких как наш Гладиолус, не умирают в земле. Она нашла крепкую палочку, раскопала землю и вынула луковицу. Завернула в носовой платочек и решила, что посадит его где-нибудь возле новой квартиры.

И сочинилась ей сказка, добрая и красивая. Про то, как жила на свете маленькая девочка Юлечка, которая однажды сильно заболела. Она лежала в больнице, ничего не хотела есть и совсем умирала. Мама сидела рядом с ней и плакала, а папа печально ходил по улицам и думал, чем помочь своей дочке. И вдруг он увидел замечательный, ярко-красный Гладиолус!

«Моя дочурка ведь любит цветы!» – подумал папа, тотчас срезал Гладиолус и побежал в больницу. Юлечка так обрадовалась! Она попросила поставить цветок в вазу рядом со своей кроваткой и всё смотрела на него. А потом она стала поправляться и совсем скоро выздоровела!

Надя так поверила в свою сказку, что напрочь передумала плакать, а наоборот, заулыбалась. И её улыбка была такой радостной, искренней и чистой, что ей невольно улыбались в ответ все, кого она встречала на своём пути: продавщица на уличном лотке – коротко остриженная, немного увядшая, с припудренным синяком, но опрятно одетая, симпатичный молодой парень, тащивший к её лотку какие-то коробки и весело кричавший: «Юлька, не спи, принимай товар!».

А также девушка с красивыми волосами цвета меди, молодожёны с коляской, тётенька с золотыми кольцами и ещё многие другие прохожие.

И кто теперь скажет, что наш Гладиолус прожил свою короткую жизнь напрасно?

– Ну, что делать будем, Степановна? – директор приюта недовольно постукивал пальцами по столу. – Сколько можно кормить твоих… этих? Все сроки вышли, никто их не берёт, ты же знаешь – пора усыплять. У нас вон сколько новых приходит, а где на всех еды взять? Эта вот, дикарка твоя, трёхцветная, она же ни к кому не идёт! Сколько раз хотели забрать, а она, видите ли, выпендривается, хозяев выбирает, шипеть начинает! Всё, Степановна, завтра же её – на усыпление!

Ага, щас, «на усыпление»! Знаем, знаем, проходили. Сегодня поговорят, а завтра Степановна опять изобразит из себя жертву склероза. Вон, стоит, делает виноватое лицо, сокрушённо разводит руками. Знает, что директор, Александр Юрьевич – не злой, в общем-то, человек, но всё же спорить в открытую с начальством не решается. А потом всё равно по-своему повернёт…

И злится-то он не зря. Понять не может, почему не иду ни к кому, уже четыре раза взять хотели, а я – ни в какую! Вот и в прошлый понедельник за мной приехала тут одна… крыса номенклатурная (это её так Маркиз из соседней клетки назвал, он раньше у частного предпринимателя жил) – её маленькая внучка во что бы то ни стало желала получить именно трёхцветную кису. Приехали на дорогой машине, привезли несколько мешков корма. И что я теперь должна, сломя лапы к ним лететь и на спину падать, закатив глаза? Разбежалась! Так нет, схватили, потащили, в руки девчонке стали совать! Ну я и цапнула её чуть-чуть, на три коготка.

Как они раскудахтались, как засуетились! Степановна меня в охапку, да в клетку от греха подальше! А директор не растерялся, быстренько им Машку подсунул, была тут такая, тоже трёхцветная, только поменьше да похуже – тощая, шерсть лохматится. Но дело своё знает – давай к капризке ластиться, мурлыкать, в глаза заглядывать. Её и забрали в богатый дом. А я… дура, в общем, как Степановна говорит.

Ведь не знают они все, что я жду. Жду того, кому очень нужна. Я это чувствую, понимаю. А люди – нет. Что с них взять, с людей? Простые они, примитивные. Интуиции у них вообще никакой нет, ничего заранее предчувствовать не могут, а туда же – цари природы…

О, вот и они, дождалась! Мальчишечка лет восьми, худенький, бледный, глазки запавшие. Рядом – такая же славная девчушка, только крепенькая, здоровая. И папа с мамой. Сюда, мои хорошие, сюда, здесь я! Куда же вы повернули? А, понятно, вам сейчас дурака-Барсика навязывать будут. Он большой, красивый, дымчатый, глаза жёлтые, а мозгов нет… Только жрать и спать. А мальчишечка-то не дурак совсем, хоть и человек: головой качает, не хочет Барсика – понимает, что этот толстый дурень лечить его не собирается! Ох, за версту я чую, беда у тебя, малыш! И болезнь твою вижу, которая по ночам тебе головку разрывает, и маму твою, измученную и отчаявшуюся, и папу, что из последних сил держится, и сестрёнку, по ночам плачущую от жалости к братику.

А Степановна опять не туда тянет, даже до неё не доходит ещё, что лишь я им нужна… Ведь возьмут сейчас кого-то, только намучаются. Ну, уловите же кто-нибудь мой сигнал! О, я же говорила, среди людей только дети, пока не выросли, нас понимают! А потом по их людским меркам, они взрослеют и мудреют. Хороша мудрость – кошек не понимать совсем!

Вон, оглядывается, заметил, как я по клетке бегаю, только силёнок совсем нет у маленького, ни до кого достучаться не может, но тут сестрёнка его, рысик-белобрысик в конопушках, что-то у братика спрашивает, рукой в мою сторону показывает, а потом мамку за руку – дёрг, и ко мне!