Вадим Пряхин - Собрание сочинений. Том I

А уже через несколько дней Виктор Парамонович стал замечать, что шеф теперь частенько, вызвав его к себе в кабинет, две-три минуты задумчиво смотрит на него. Смотрит как-то необычно, по-новому, каким-то изучающе-оценивающим взглядом – пристальным и в то же время растерянным. Когда же после затянувшегося молчания Виктор Парамонович спрашивал: «Ты мне что-то хотел сказать, Юрий Петрович?» – тот как бы спохватывался и каждый раз неизменно отвечал: «Нет-нет… Ничего, всё в порядке… Иди работай!»

Вскоре Виктору Парамоновичу представилась великолепная возможность встряхнуться. Директор завода направил его в командировку, чтобы на месте разобраться в причинах ненадёжной работы нового агрегата. Дни командировки потянулись унылой чередой, ничем не отличаясь друг от друга. Виктор Парамонович приходил с работы, валился на неразобранную койку и, подложив руки под голову, какое-то время смотрел в потолок, а затем закрывал глаза и всё думал, думал…

О том, что серьёзно заниматься наукой, видимо, уже не сможет – на заводе текучка заедает. Приходить же с работы и раскладываться дома со своими бумагами, как в молодости, он уже не может. На это нет больше ни сил, ни желания.

О том, что жену вот уже пять-шесть лет одолевают различные недуги. А за последние полгода она особенно заметно похудела и постарела. О том, что всё реже приходит к нему теперь вдохновение, и его рассказы получаются всё менее и менее удачными.

Вдруг ему вспомнилось, что не далее как через неделю ему предстоит выступать на районном семинаре непрофессиональных поэтов и прозаиков. Виктор Парамонович встал, вынул из чемодана ученическую тетрадь, карандаш и набор цветных ручек. У него сложилась привычка – первый вариант рассказа или текста своего выступления писать карандашом, второй – обязательно чёрным стержнем (первая правка), третий – цветным «шариком» (вторая правка). И так как он не переписывал карандашный текст, а лишь правил его всеми этими разноцветными ручками, то в результате получалась такая замысловатая мозаика, в которой, кроме него, никто не мог разобраться. Поэтому перепечатывал на машинке или переписывал начисто свои произведения, как правило, он сам. Вот и сейчас он собирался поработать над тезисами своего выступления на семинаре.

Виктор Парамонович положил портфель замками вниз себе на колени, раскрыл тетрадь на этом импровизированном столе, и карандаш быстро забегал по бумаге: «Товарищи! Я нередко задаю себе вопрос: занятие литературой – это просто увлечение, отдых или труд? На этот вопрос невозможно однозначно ответить… Однако прежде всего это источник вдохновения для моей основной работы – инженера. И одно весьма удачно дополняет другое, так как есть возможность повседневно переключаться с инженерной работы на литературу и наоборот…

Всё началось с того, что в какой-то момент (это было примерно три года назад) я вдруг почувствовал какую-то односторонность моей деятельности, которая не находила выхода в изобретательстве и экспериментах. Здесь речь идёт об эстетической стороне, нравственном начале. Кроме того, с некоторых пор я почувствовал, что мне крайне необходим качественно новый выход для жизненных впечатлений. И хотелось жить ярче, полнокровнее. Постепенно это вылилось в желание выговориться сначала в небольшом коллективе литкружка, а может, и найти своего читателя.

Наши занятия дали возможность не просто, к примеру, читать какую-то книгу, но и анализировать отдельные фразы, наслаждаться языком и почти в каждом произведении делать для себя какие-то микрооткрытия. Как следствие, и сам учишься выделять из нашей повседневной жизни что-то самое важное.

Хотелось бы особо сказать несколько слов о поэзии. Я думаю, не ошибусь, если скажу, что начал понимать прелесть и содержание стихов только благодаря занятиям в литкружке. Тогда как прежде меня интересовала исключительно проза. А стало быть, множество прекрасных вещей гениальных поэтов проходило мимо, и, следовательно, выпадала из жизни одна из интереснейших граней литературного творчества, каковой является неповторимый и волшебный мир поэзии.

И за все эти дополнительные минуты радости (которых, увы, могло и не быть) я благодарен литературе, нашему литкружку «Стрела» и, конечно, районной газете, которая всячески помогает нам, чему подтверждение – наша сегодняшняя встреча».

Виктор Парамонович отложил карандаш и взял чёрную ручку, чтобы начать правку текста, но мысли его, возникнув из-под сознания, уже переключились на самую грустную волну… Он вспомнил о своей жене и сыне. Провожая его в командировку, жена так волновалась, что не могла сдержать слёз и, стоя на перроне, тихо говорила через окно поезда мужу, уже занявшему место в купе: «У меня такое предчувствие, Витюша, что мне уже недолго осталось жить. Врачи не хотят говорить мне правду. Но тебе, наверное, скоро скажут, чем я больна. Я очень прошу тебя, дорогой, не скрывай от меня правды. Ладно?»

Но вот его мысли уже невольно устремились к милому его сердцу образу Люси. Он, конечно же, понимал, что она ему симпатизирует. Однако нисколько не сомневался, что не имеет права ответить ей взаимностью сразу по нескольким причинам: во-первых, он почти на двадцать лет старше; во-вторых, он женат и у него есть ребёнок, а она только вступает в жизнь и имеет молодого, красивого и энергичного поклонника, Юру Копылова, который ради неё готов на всё; в-третьих, и это самое главное, хоть он и не считал свой брак идеальным, всё же никогда не смог бы решиться на разрыв с женой, так как причинил бы этим невыносимую боль не только ей, но и сыну, которого он прямо-таки боготворил.

И вот сейчас Виктор Парамонович пытался разобраться в сумятице нахлынувших на него чувств, хотел дать себе клятву – не заходить в мечтах о Люсе слишком далеко. Но не мог справиться с собой, чувствуя, что любовь к ней разгорается всё с большей силой…

За два дня до конца командировки Виктор Парамонович получил телеграмму, в которой говорилось, что его жена скоропостижно скончалась.

Смерть жены подействовала на него двояко. С одной стороны, он как бы замкнулся в себе и частенько теперь задерживался на работе на два-три, а то и на четыре часа, предоставляя сыну полную самостоятельность, с другой – неожиданно для себя стал крайне раздражительным. Иной раз придирался к подчинённым по пустякам, перестал следить за своей внешностью.

Большинство сослуживцев связывали эти перемены не столько со смертью жены, сколько с его новым назначением. Прошло вот уже более двух месяцев, как его назначили заместителем главного инженера. Однако он часто заходил, по старой памяти, в свой бывший отдел и теперь уже без прежнего такта делал замечания сотрудникам, если видел их нерадивое отношение к работе.