Бронислава Бродская - Пробирка номер восемь

Аня и сама не знала, что это весеннее майское утро так изменит ее жизнь. А потом все пошло по ожидаемому сценарию: встреча родителей, на которой все немного напрягались, но в целом были вполне удовлетворены друг другом, свадьба в ресторане Берлин, и собственно все … началась их с Феликсом жизнь в ставшей их общей старой квартире на Садово-Кудринской. Ребята из разных компаний все были на их свадьбе. А потом сенсация, что 'Нюрка замуж вышла … за кого? За Феликса-доктора…' себя исчерпала, и в компании они ходить перестали. Так вышло, что сногсшибательное черное платье с бантом больше никуда уж не 'вышло'. Аня его продала, даже с небольшой выгодой. Через год у них родился Сашка, потом через пару лет – Катька. Вроде решили остановиться: мальчик и девочка … хватит, но а потом … через пять лет у них Лидочка появилась.

Оказалось, что семья была для Феликса невероятно важным делом, но может и не главным делом его жизни. Главным делом была все-таки работа. С Ани, когда она родила, как-то незаметно слетела 'королевность', она много работала, занималась детьми, начали болеть родители. Блистать стало некогда и ни к чему. Трое детей –есть трое детей. Впрочем, она продолжала за собой следить, на нее оглядывались, и она этим пользовалась, но нечасто. У нее, кстати, было ощущение, что Феликс, значительная часть жизни которого, была для Ани закрыта, тоже иногда пользовался своим магнетизмом с женщинами. Магнетизм в нем оставался, но на Аню он уже действовал не так сильно, как в первое время. Их давно связывало совершенно другое.

О, наконец-то … Аня услышала мягкий лязг гаражной двери. Через пару минут Феликс вошел в комнату. Аня молчала, пережидая 'объятия' Феликса с котом, у которого всегда был приоритет в общении с ее мужем. Этот старый черный кот, которого Феликс называл 'мелатонистом', т.е. черным животным, и соответственно выносливым и невосприимчивым к болезням, был довольно мрачной, неласковой личностью. У кота были, однако нежные приватные отношения с Феликсом, и практически никаких с нею самой. Несмотря на то, что кот ее всегда пренебрежительно и равнодушно игнорировал, она его все равно любила и называла 'Ляленькин'. Ляленькин терся о колени Феликса, нюхал его руки и требовательно мурлыча, вымогал интенсивные ласки, с элементами садо-мазо. Где уж Ане было с ним сравниться. Куда там …

Надо же она только что окунулась в воспоминания о Феликсе, такие удивительно явственные, с шумами и запахами, что она долго не могла от них очнуться, потеряла счет времени и забыла о своих проблемах, а тут … пожалуйста: тот самый ее постаревший Феликс в мятых 'скрабах' и накинутой сверху куртке, стоял перед ней.

– Феля, послушай. Давай переодевайся и я хочу тебе кое-что сказать.

– А что ждать. Давай говори, я слушаю …

Феликс видел, что Аня чем-то встревожена, она вообще в последнее время была как-то не в своей тарелке. По профессиональной привычке он фиксировал у нее смены настроений. То она была излишне агрессивна, то, наоборот – безучастна, подавлена, отрешена, на чем-то сосредоточена. Все эти мелкие изменения протекали на фоне бессонницы, но Аня всегда плохо спала … Феликс наблюдал, не ухудшится ли ее состояние. Он переоделся, уселся в свое компьютерное кресло и открыл лептоп. Аня поднялась с дивана, и встала напротив.

– Феликс, посмотри на меня.

– Ну, Ань, что? Я смотрю. Что я должен увидеть?

Феликс прекрасно видел, что Аня ищет его внимания, но пока не мог понять, куда она клонит и 'гарцевал'.

– Ничего ты не 'должен', просто скажи, ты видишь во мне какие-то изменения? Честно скажи …

– Да, нет, Ань, я ничего такого не вижу. А ты что видишь?

– А ты не замечаешь, как я похудела? Ты не видишь? Это, что, не видно?

– Ань, ты только не беспокойся. Ты мне лучше скажи, ты взвешивалась?

– А что мне взвешиваться? Я и так вижу. На мне все висит.

– Висит, правда?

– Правда, правда. Хватит из себя идиота корчить! Ты, я надеюсь, понимаешь, что это означает. Я, например, понимаю.

Так, этого нам только не хватало. Дисморфофобия у нее что ли? Канцерофобия … У женщин ее возраста навязчивые состояния нередки. Тут, ведь, у них в Америке с обсессиями ничего не сделают … вот черт. Феликс продолжал 'наблюдать':

– Ань, подожди. Ты мне лучше скажи, у тебя есть какие-нибудь симптомы. Ты испытываешь недомогания, у тебя повышенная утомляемость.

– Нет, ничего у меня этого нет. Но ты же знаешь, что может быть без симптомов. Я же похудела, и это – факт.

– Ну, Аня, ты же начала интенсивные тренировки, мало ешь. Что же ты хочешь. Ты радоваться должна. По-моему у нас нет причин для паники.

– Это ты мне, как муж говоришь, или как врач? Причины есть. Знаю я твои утешения.

– Аня, я тебе это как врач говорю. Онкологический больной начинает значительно терять вес на терминальных стадиях, когда проявляется и другая симптоматика. Вероятность совершенно бессимптомного течения на такой стадии крайне мало вероятна.

– Фель, да я же просто отощала. Аня улыбнулась: ты рад? Скажи.

– Рад. Пошли вниз. Успокойся.

Остаток вечера прошел хорошо. Аня казалось бы успокоилась, он, ведь, постарался действительно быть с ней 'доктором', а это умение уже не могло его покинуть, несмотря на отупляющую монотонную работу в местном центре психического здоровья, где под его наблюдением пара десятков олигофренов и даунов приклеивали к открыткам картинки и небольшие фигурки. Его 'психи' вполне активно и с энтузиазмом занимались своими открытками, моторика у них была, как правило, в порядке, они старались и получали, кстати, за свою работу деньги. Иногда кто-то начинал громко разговаривать, махать руками, хохотал, начинал приставать к соседу, и тогда Феликсу приходилось вмешиваться.

Среди его контингента было много микроцефалов, которые задержались в своем развитии, так и оставшись на уровне пятилетнего ребенка, с ними и приходилось общаться как с детьми: утешать, увещевать, отвлекать. Считалось, что 'психов' можно реабилитировать, их поведение скорректировать, но Феликс знал, что это практически бесполезно. Речь их была примитивна, они путались в простых объяснениях, понять их было невозможно, но там, честно говоря, и понимать было нечего. К сожалению у таких больных страдал не только интеллект, но и память, эмоции, воля. Феликса, не такого уж хорошего английского, с ними вполне хватало, на длинных пассажах больные все равно не могли сосредоточиться, абстрактного мышления у них не было совсем. Проблема была в том, что иногда стабильное поведение слабо социально адаптированных больных, резко сменялось агрессией и враждебностью. Достаточно было того, что кто-то один начинал громко кричать, драться, ломать то, что было под рукой. На фоне добродушного и приподнятого настроения окружающих, это могло послужить началом цепной реакции и тогда часть больных от добродушия тоже переходила к агрессии, а часть – пугалась до слез.