Валерий Скляров - Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями

Я трачу на обучение и воспитание этих парней столько времени, что могу по топоту шагов узнать каждого из своих бойцов. Прямо мне в макушку дышит боец по кличке Лось. Если бы мне вздумалось внимательно посмотреть ему в глаза, пришлось бы высоко подпрыгнуть или поставить его на колени. Этот великан попал в часть случайно и доставляет всем массу хлопот. Его огромные ручищи, которыми он спокойно берет трехлитровую банку за донышко, как граненый стакан, не пролазят в пластиковые кольца, обеспечивающие герметичное соединение резиновых перчаток с гидрокостюмом. Поэтому на спусках запястья Лося всегда обмотаны скотчем. Ест он столько, что приводит в ужас все наше тыловое начальство. Каждый день ему жарят специальную гигантскую котлету, и он сжирает ее на глазах менее крупных товарищей, за что Лося бойцы любят с каждым днем все больше. Умом этот экземпляр тупиковой ветви развития хомо сапиенс не отличается. Буквально на днях, исполняя просьбу старшины сходить на стоянку и вынуть из панели мичманского личного «Москвича» магнитолу, Лось выдрал ее вместе с панелью и всеми проводами.

Несколько месяцев спустя Лось потеряет сознание на важнейших соревнованиях групп специального назначения, и его бездыханное тело парням придется волочь по земле десять километров, потому что спецназ своих не бросает.

За Лосем сопит матрос Влас. У этого крепкого парня самомнение развито сверх всякой меры, а голова в стрессовых ситуациях работает плохо. Шесть месяцев Власа интенсивно учили стрелять из гранатомета, а в самый решающий момент он переволновался и правую сторону спутал с левой, а метры – с сантиметрами. И выпустил три «выстрела» чуть ли не под ноги себе. Но больше пострадал от того, что командир группы, попрощавшийся с надеждой отличиться на учениях, погнул о Власа приклад автомата.

Вот сопит носом боец Гарик. Сухой, как гончая, и выносливый, как росомаха. В воспитание Гарика я вложил всю душу, как будто чувствовал, что через два года он сам станет контрактником и воспитает десятки классных специалистов, двое из которых, к сожалению, станут серийными убийцами и ославят нашу славную часть как «школу убийц».

Через двадцать минут я начинаю задыхаться и отчетливо понимаю, что сейчас упаду, а эти быки тупые пока поймут, что случилось, успеют меня затоптать. Больше, чем воздуха, мне не хватает в этом строю министра обороны или, на худой конец, главкома ВМФ. Мне бы очень хотелось на практике продемонстрировать этим уважаемым сторонникам перевода всего личного состава российской армии и флота на контрактную службу, чем именно матросы-срочники отличаются от контрактников в лучшую сторону. В первую очередь – невероятным здоровьем, о котором на третьем году службы сверхсрочникам остается только вспоминать.

Сдерживая дыхание, отдаю приказ: «Власов, направляющим! Бегом марш!»

Здоровенный боец по кличке Влас с легкостью обходит меня справа, увеличивает темп, и снег летит из-под его ног, как земля из-под плуга.

Мне становится совсем нехорошо. Но сдаваться нельзя, нельзя отдать приказ «Шагом марш», нельзя ни на шаг отстать от Власа, потому что тогда бойцы поймут, что их старшина слеплен из такого же теста, как и они сами, а не выкован из стали, как они думали до сих пор, и немедленно перестанут мне слепо повиноваться.

Пот заливает мне глаза, измученное безупречной службой сердце стучит где-то в горле, а весь мир сузился до ширины плеч бойца Власова, от которого я со всех сил стараюсь не отстать.

В тот момент, когда я понимаю, что сил выкрикнуть команду «Стой» у меня больше нет, и теперь этот бег никогда не закончится, все мгновенно прекратилось. Тяжело отдуваясь, мы останавливаемся на опушке леса. Власов тупо пялится на огромные деревья, преградившие нам путь, затем оборачивается ко мне и спрашивает: «А куда дальше бежать, товарищ старшина?»

– Привал три минуты! На снег не ложиться! Выполнять! – роняю я реплику и прислоняюсь спиной к толстому, покрытому слоем серого мха стволу дерева. Слава тебе, дубовая роща, спасла честь и достоинство старшины 1-й статьи Склярова. А может, и жизнь спасла. Не знаю, какие порядки царят в других частях, а у нас старослужащий, да еще и старшина, предпочитает лучше сдохнуть, чем опозориться перед товарищами. А тем более перед своими подчиненными. Потому что жизнь человеческая на флоте ничего не стоит, а вот сложная смесь чувств и переживаний, связанных с осознанием своего и только своего места в общем строю, которую гражданские называют непонятным словом «честь», – для каждого из нас бесценна.

Хочу сознаться, что крупные проблемы в моей жизни начались еще задолго до рождения. И проблемы эти были накрепко связаны с немецким баяном фирмы «Вельтмейстер», бережно вывезенным из Берлина моим дедом в качестве сувенира после поездки по освобожденной от фашизма Германии. Сверкающий перламутром и переливающийся багрянцем инструмент был упакован в специальный кофр, завернут во фланель, обложен со всех сторон нотами и дожидался рождения внука, который обязан был стать не просто солдатом, а лучшим солдатом Советской Армии. А лучшие солдаты, по мнению деда-фронтовика, обязаны были владеть игрой на каком-нибудь инструменте. Поэтому маленький Валерик был обречен.

– Ну, внучек, покажи свой дневничок!

Дед встречает меня по дороге из музыкальной школы, в которую я таскаюсь чуть не каждый день исключительно по его милости. Дед вбил в голову моим родителям, что его обожаемый внук просто обязан научиться играть на баяне. Роскошный концертный инструмент зажиточно сверкает перламутром на бархатном лоне специального кофра. Это зрелище сломало и моих родителей. Им нечего стало возразить против моего музыкального будущего.

Надо ли говорить, что «музыкалку» я возненавидел всеми фибрами души. Но дед был непреклонен.

– Когда ты пойдешь служить в армию, как все нормальные мужчины, ты будешь меня еще благодарить. В мое время баянист в армии был первым человеком и пользовался огромным уважением. И если ты научишься играть, то и служба твоя пойдет веселее! Верь мне.

Когда дело касалось вопросов воинской службы, не верить деду было невозможно. Парадный китель с капитанскими погонами и неимоверным количеством орденов и медалей за победу над германским фашизмом и японским милитаризмом от правительства СССР и еще нескольких стран Европы и Азии висел в шкафу, у самой дальней стенки. Китель извлекался по великим праздникам. Дед надраивал медные пуговицы, надевал на себя тяжелую и звенящую форму и отправлялся на встречу с однополчанами, откуда всегда возвращался слегка навеселе и пугал бабку песнями на немецком языке.