Orange - 12+. Сценарий эротического фантазма в обложке школьного учебника

© Orange, 2018

ISBN 978-5-4490-4771-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда я впервые входила в класс как учитель, то боялась, что на стуле меня обязательно ждет кнопка острием вверх, а на столе – предательски незаметный тонкий слой суперклея.

Что на доске напишут неприличные слова, а классный журнал щедро надушат средством от тараканов.

Что в стакан воды будут подсыпаны спайсы, слабительное или снотворное.

Ничего такого не было. В первый год в школе о меня, молоденькую неопытную учительницу истории, просто вытирали ноги. Мои великовозрастные ученики-старшеклассники, их преподобные родители и педагоги-сотоварищи. Это делается аккуратно, ядовитыми словами, метко разящими того, кто пока не защищен непробиваемой броней школьного опыта. В двадцать один год в выпускном классе делать нечего. Учителю тоже.

Поэтому на второй год я спешно переквалифицировалась в преподавателя младших классов.

Здесь униженные и оскорбленные могут в полной мере отыграться на бессловесных и безропотных созданиях. Завоевать место под солнцем. Почувствовать вкус власти.

Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. А в начальной школе она именно такая и есть.

Появляется возможность отчитать за сына-балбеса высокопоставленного родителя, как двоечника. И насладиться пристыженностью и беззащитностью, вызванными чувством стыда и вины.

Бывают редкие родители, которые пытаются указать на подобающее вам место, обвинить в бездарности и превышении школьных полномочий, но случается такое столь редко, что даже скучно. Главное – вовремя перейти в нападение и заявить, что вмешательство в педагогический процесс со стороны непрофессионалов непозволительно.

Рано или поздно все надоедает. Надоедает быть правой во всем. Надоедает быть всемогущей и всевидящей. В конце концов, это старит, а я не собираюсь выглядеть в тридцать лет ни на тридцать два, ни на тридцать пять.

Со временем я поняла, что самое интересное – это золотая середина, средняя школа, возраст от одиннадцати-двенадцати лет… Потому что все внове, вдруг и невтерпеж… В это время у девочек начинается менструация, а мальчики просыпаются с первой поллюцией. И когда проходишь по рядам, любопытно принюхаться и попытаться определить по запаху, кто из сидящих уже вступил в полосу полового созревания, а кому все еще только предстоит. Звучит изумительно пошло. До отвращения. Пошлость сейчас на коне. Хочется взять и выплюнуть ее, как изжеванную жвачку.

Когда я прохожу в шестом классе мимо Карины, я уже знаю, что она сидит на стуле как влитая, потому что боится, что скромная прокладка не удержит рвущегося из нее кровавого потока.

Будь я не женщиной и вовсе не самой собой, я бы эту Карину просто украла. Эти недомерки – ее одноклассники – не замечают, какие у нее потрясающие ноги. Изящные, с такими тонкими благородными щиколотками, похожими на кегли в балюстраде той старой школы, в которой училась я. С такими ногами простительно не знать ничего.

Иногда мне кажется, что я невольно завышаю Карине отметки, потому что вспоминаю ее щиколотки. Тогда я пытаюсь собраться с мыслями и становлюсь к ней строже, чем к другим. Одним словом, не могу я с ней быть объективной.

Карина ходит вечно в каких-то хламидоподобных юбках, и чтобы поймать в объектив глаза хоть кусочек ее ноги, нужно долго за ней наблюдать. Однажды я даже заглянула на их урок физкультуры, чтобы посмотреть на нее. Каринины ноги были затянуты в толстые лосины, но все равно они были великолепны. Мне кажется, что такие были у кариатид, которые тоже носили струящиеся хитоны до самого пола.

Если бы я тогда не заглянула на этот урок, я не заметила бы другую красавицу, Зою. Из-за того, что в классе она всегда ходит в пиджаках, не видно потрясающего соотношения между ее пышной грудью, изумительной гибкой талией и плавными полными бедрами. Чему их там учат, на физкультуре, я не знаю, но если бы учили танцу живота, то Зое не было бы равных. Стоит ей научиться колыхать бедрами, выгибать талию вслед за поворотом шеи, как все мужчины будут смотреть ей вслед, вытянув шеи, словно подслеповатые страусы.

И вот когда она научится это делать, мы станем соперницами… Было бы даже интересно ее научить… Хотя, может быть, мне только кажется, что я это могу… Разве таких, как я, вообще можно допускать к школе ближе, чем на пушечный выстрел?

Конечно, можно. Ведь в каждом человеке живет несколько сущностей. Одна из моих сущностей штудирует методички, но другая в это время витает в облаках и ощущает себя женщиной.

В 6А я стараюсь не повторяться с гардеробом, потому что знаю, что Димочка и Юрочка не только раздевают меня глазами, но и ведут счет всем моим нарядам. Они примечают каждую складку и каждую выточку на моей блузке. Поэтому для них я стараюсь расстегивать ее поглубже. А чтобы их взгляд невольно опускался в ложбинку меж двух грудей, я подчеркиваю шею красной каплей кулона. Да, приходится надевать белье с пушапами, чтобы грудь выглядела более привлекательной, а ложбинка – более глубокой.

Вот в начальной школе я совсем перестала следить за собой. Могла целую неделю носить одно и то же платье и ходить без грима.

Здесь – совсем другое дело. Будут замечены и раскритикованы сборящиеся колготки, стесанные каблуки и фасон пиджака, не актуальный в данном сезоне. Слегка выступающий живот будет непременно принят за беременность. В синяках под глазами они увидят последствия бурно проведенной ночи, а не бесконечной проверки тетрадей. Поэтому я стараюсь задавать поменьше письменных работ.

Двенадцатилетние-тринадцатилетние уже скажут, что фиолетовый цвет не подходит к тональности моего лица. Что яркие тени век на первом уроке выглядят слишком вызывающе и могут быть прощены только на последнем.

Я стала специально надевать не колготки, а чулки, даже зимой, когда холодно. Потому что как-то на лестнице Андрюша Ползунов посмотрел вверх и увидел, что на мне надеты колготы с кружевами. Они так и отразились в его глазах. И когда я стою у доски в классе и что-то пишу, я чувствую, как он мысленно стягивает с меня эти чулки, настойчиво и ловко сжимая балясину ноги.

Попробуйте выглядеть королевой на зарплату школьной учительницы – и тогда вы поймете, каких усилий мне это стоит.

Мама мечтает выдать меня замуж и устроить на высокооплачиваемую работу. А лучше и то, и другое. Причем сразу. Ну, на худой конец, первое может вытекать из второго или второе – из первого.

Среди ее знакомых оказался какой-то директор, которого она зазвала к нам домой на мои смотрины.

Оглядев меня с ног до головы, он спросил, сколько я получаю. Услышал цифру, плотоядно усмехнулся и предложил перейти к нему на зарплату в пять раз больше. Мама победоносно заулыбалась.