Александр Муромцев - Предварительное следствие

Усмехнувшись про себя, он вспомнил, что у Чехова для обозначения таких состояний применялось выражение «парить в эмпиреях».

Взор Черкасова упирался в сгущающуюся синеву неба. На темном фоне контрастно выделялись легкие белые облачка, нижний край этой идиллической картины оттеняли почти чёрные зубцы верхушек сосен. Лёгкие, слегка ощутимые, движения вечернего воздуха доносили смоляные запахи и слабые шорохи окружающего дом леса.

Но напрасно, в оправдание своего отсутствия, он сослался на вымышленные дела. Дела его и настигли. Сначала он услышал звук подъехавшей машины. При этом звонков от охраны с вопросом: «Пускать, не пускать», не поступало, значит приехал кто-то из своих. Потом вошла горничная, и сообщила, что приехал начальник его службы безопасности Сергей Гапоненко.

– Он что позвонить не мог? – пробурчал недовольный Черкасов, – ладно, зови его сюда.

Всё очарование вечера улетучилось, как сигарный дым. Во рту остался только горьковатый торфяной привкус недешёвого виски.

Гапоненко вошел на балкон и, повинуясь жесту шефа, расположился в кресле, напротив.

– Ну и …? – Черкасов приложился к стакану, не предлагая выпить Гапоненко.

Гапоненко выпрямился в кресле, слегка наклонился к Черкасову и начал говорить:

– В общем, всё пошло не так. Эти придурки только недавно со мной связались. Короче, они в него стреляли, но тот дал по газам и уехал. Его «Гелендваген» они не нашли. Поэтому флешку забрать не удалось.

– Так он живой?

– Не знаю, выясняем. Утром получу более точную информацию. Мы все свои связи в органах и у братков задействовали.

– Гапоненко, это прокол. Это твой косяк и ничей больше. Где ты этих горе-стрелков откапываешь только? Смотри, чтобы никто ничего не вякнул. Все давай, не рассиживайся и своих всех напряги. Жалко гости у меня, а то я тебе долдону проще бы всё объяснил. Давай, топай.

После ухода Гапоненко Черкасов обнаружил, что сигара погасла и теперь издавала зловоние табачной золы, лед в стакане растаял, и образовавшаяся там желтоватая водица больше не щекотала нёбо и не радовала.

Вечер оказался совершенно испорчен, а проблем добавилось.

Следующий день погодой не порадовал. С утра сеял меленький дождичек, обещая затянуться до вечера. Сразу похолодало.

В помещениях морга и в солнечные дни особенного уюта не было. На полу и стенах тусклая голубая плитка, окна до половины закрашены белой краской. Известковая побелка на потолке в желтых кругах от постоянных протечек.

Яркая лампа над секционным столом освещала место работы Реброва, который привычно орудовал хирургическими инструментами.

Игорь стоял чуть поодаль, держа в правой руке диктофон. Хотя все происходило с его участием далеко не первый раз, его поколачивала какая-то нервная дрожь, и ладонь взмокла от пота.

Он внимательно слушал комментарии Реброва, машинально приближая к нему диктофон в начале каждой реплики.

У Игоря на плечах красовалась белая больничная накидка. Даже его небольшой опыт уже научил прикрывать свою одежду от тяжелых запахов секционной. Иначе пару дней будешь так благоухать, что это парфюмерное решение обязательно оценят окружающие.

Ещё опытные люди советовали закурить, если уж совсем невмоготу, когда труп лежалый. Но Игорь, как некурящий, прибегал к этому способу защиты редко.

Ребров, обычно смоливший сигареты, на вскрытиях применял папиросы, мундштук которых позволял прикасаться к ним в заляпанных трупной кровью резиновых перчатках. Ребров при этом утверждал, что папиросы изобрели золотоискатели на Аляске, чтобы при курении не прожигать рукавицы.

Игорь всем этим россказням Реброва не очень-то верил, зная склонность того к розыгрышам, но и не спорил попусту.

Ему вдруг стало понятно, что его внутренне потревожило, придавая действу, в котором он участвовал, горький характер полной обречённости и безысходности. Внешне, казалось бы, ничего не нарушало обыденности: врач в белом халате, стол, бестеневой операционный светильник. Даже обнажённый пациент, хоть и неживой, вписывался в картину медицинского заведения.

Единственное, что выпадало из общего ряда – груда окровавленных железяк в лотке с облупившейся эмалью. Они лежали навалом, вперемешку, некоторые со следами ржавчины. Рука Реброва уверенно выбирала нужный, а один раз он даже двумя ловкими движениями подточил на замызганном брусочке огромный скальпель.

Врачебная наука много веков осознававшая аксиому асептики, возводящая в религиозный градус стерильность инструментов и материалов, имеющая десятки способов размывания рук хирурга перед операцией, здесь, тоже по сути в медицинских стенах, вдруг отбрасывала все эти сложные церемонии по отношению к человеку, пересекшему грань. И это ставило точку. То, что происходило дальше с его телом, уже управлялось иными моральными и профессиональными установками.

Из задумчивости Игоря вывел Ребров, показывавший на вскрытой грудной клетке, направление раневого канала. Стальной зонд упёрся в позвоночник, где и обнаружилась пуля. По виду девять миллиметров, со сферическим концом. От обычного штатного боеприпаса к пистолету Макарова или другим огнестрельным устройствам, рассчитанным на такой патрон. Пуля практически не деформировалась от удара о кость, видимо её кинетическая энергия исчерпалась при проходе через слои одежды и мягкие ткани. Тем лучше для экспертов при идентификации ствола. Только вот как его найти этот ствол?

Это уже задача Игоря. Ребров положил пулю в пакет и передал следователю, стащил печатки и вышел из секционной, предоставив санитару зашивать труп.

Игорь пошел за ним следом. Ребров уже развалился в кресле и затянулся сигаретой. Молодая лаборантка с пышными формами поставила перед ним кружку растворимого кофе, аромат которого вернул Игоря к действительности.

– Тебе кофе или чай? – гостеприимствовал Ребров.

– Да ничего не охота, давай лучше по делу, когда ждать твоё заключение?

– Дай дней десять – двенадцать, когда будут готовы гистология и химия, тогда и напишу. Но никаких сенсаций не жди, всё очевидно. Выстрел был один. Этот парень, скорее всего, был в машине, левая рука на руле. Окно видимо открыто. Входное отверстие в левом боку. Сердце цело, но задета крупная артерия, поэтому возникло сильное внутреннее кровоизлияние, а смерть наступила минут через пятнадцать – двадцать. Он некоторое время мог совершать активные действия, например, управлять машиной, если конечно от болевого шока сразу не наступила потеря сознания. Время смерти примерно шесть-семь часов от момента обнаружения, то есть накануне, за час-два до полуночи. По внешнему виду судя мужик ухоженный, тренированный, как ты видел, ни шрамов, ни татуировок. Запаха алкоголя от внутренних органов и от мозга я не почувствовал, но точнее, как и по употреблению наркотиков, скажет химанализ. Полицейский криминалист его дактилоскопировал. Генетический материал я отобрал. Вот и всё. Тут наука закончилась, дело за твоей дедукцией. Мне и самому стало интересно кто он, и кто его грохнул.