Наталья Зорина - Вторая жена. Некорректная жертва

Он смотрел на меня и смеялся. Одергивал куртку, из которой постоянно вылезало мое голое пузо. Застегивал молнию на куртке до подбородка и брезгливо щурился, когда я ела селедку.

Мы бродили по городу, обнявшись за плечи и болтали на своем тарзанском английском. И понимали друг друга. Трейн фабрик – вагоностроительный завод, мейк дриллинг – бурить скважины, свит вотер – лимонад. Любой англичанин мог бы нас просто застрелить, услышав наши диалоги. Но англичане в округе отсутствовали, а время бежало так быстро… Мы не теребили друг другу души, рассказывая про бывших и неудачный брак. Мы не говорили о политике и кризисе. Не строили планов на будущее. А просто жили, вкусно ели и как подростки целовались за каждым ларьком. Я спрашивала его про старенькую маму и детей, он отмахивался. А я чувствовала себя немного неуютно, за то, что он тратит на меня столько денег. Но я не хотела портить настроение своими подсчетами. В конце концов я не мужик, чтобы тягаться с ним в расходах.

Он вежливо предложил мне свои кроссовки чтобы дойти до магазина и купить мне обувь. Его 42-й так хорошо пришелся на мой 39))) и я проходила в них все это время, потому что новые ботинки, которые он мне купил, предсказуемо натерли. Мы бегали утром на пустом пляже, фоткались с каждым деревом, и совершенно не замечали, как тикают часики. Оставалась еще 2 дня и наша романтичная симфония постепенно заиграла в минорных аккордах

В тот вечер зазвонил его телефон, и он, чтобы поговорить, вышел в коридор. Меня это насторожило. И хоть я ни бельмеса не понимала по-турецки, какая-то муха мне шепнула, что это все неспроста. Его не было минут 20. И когда он зашел, у меня уже был накручен многосерийный фильм, от которого у меня испортилось настроение.

Я ругала себя за то, что мозг записывал плюсики и минусики в свой дневничок, что я стала смотреть на Хасана не как на приключение, а как на собственность, что я слишком счастлива и за этим счастьем обязательно последует холодный ливень. Он заметил мое настроение. Но ситуацию никак не прокомментировал. Вечер прошел немного напряженно. И мы легли спать, решив, что завтра поедем на Красную поляну.

Ночью я не могла уснуть. Я боролась с с собой как Мцыри с барсом, и применяла доводы, которые отскакивали от сердца словно шарики. Я уговаривала себя, что не могу контролировать жизнь малознакомого мне мужчины. Но все эти голые аффирмации стыдливо прятались, когда из грудной клетки вырывалась с крысиным оскалом непрошенная ревность. И когда ядовитый туман полностью застлал мой разум, рука сама потянулась у его телефону, сняла блокировку и стала шарить по файлам.

Первым делом я полезла в галерею. На фотографиях я нашла его детей, какие-то бурильные установки, мужиков в касках, детали от машин, черный мерседес во всех ракурсах. Парочку голых отфотошопленных красавиц с надутыми сиськами. Видео смотреть не стала, побоялась что проснется.

Залезла в сообщения. Их было очень много и все на турецком. И имена все были такие, что не поймешь с первого раза, женщина это или мужчина. Я заглянула в журнал звонков и увидела ее. Это имя я возненавидела сразу, и присвоила ей статус стервы. Имя из 4 букв впилось в мой мозг стальной пиявкой и давило из него самые черные мысли. И когда акт самопожирания был закончен, я аккуратно положила телефон на тумбочку и продолжала наполняться ядом, черным, как чернила осьминога. Кто это? Эта женщина… любовница? Или такая же как я – дурочка, ищущая романтику? Какая же я глупая!.. ну ничего, я отомщу тебе по самые помидоры!!! Утром я долго мучилась, ковыряя в тарелке овсянку за завтраком. Он выглядел равнодушным и слегка задумчивым. Он задавал мне какие-то вопросы, на которые я старалась отвечать с улыбкой. Но этой гудящей натянутости я не выдержала и посередине его предложения резко спросила: «Кто такая Annе? (сейчас все, кто знают турецкий, улыбнулись, но мне было не до смеха)

Он, отставил чашку с молоком в сторону. Слегка поперхнувшись, сказал: аннэ – это моя мама, а почему ты спрашиваешь? Вообще, если б мой вопрос прозвучал не так агрессивно, он был бы вполне невинен, и я поняла, что в свете последних событий и пережитых за ночь эмоций, выгляжу по-идиотски.

Мой мозг стал работать на пределе, чтобы придумать какую-нибудь подходящую сказку, но транзисторы искрились от напряжения, а в кровь выделился проклятый адреналин, из-за которого я покраснела как сваренная креветка. Мама? Он что называет маму по имени?! Он меня что за дуру держит!?! У меня почти валил пар из ноздрей, когда я озвучила свои мысли. Он опешил. Или скорее не ожидал от такой миленькой птички вороньего крика. А потом стал объяснять, что аннэ – это «мама» по-турецки. Я не поверила. И он гордо протянул мне экран своего айфона, где было открыто приложение с русско-турецким переводчиком. Аннэ – мама… Краска разлилась по лицу новой волной до самых ушей. Неловкость, а точнее тупость момента съела мою непринужденность. А он продолжал есть свой бутерброд, с выражением лица, от которого у меня толпами бегали мурашки по спине.

Он ничего не сказал мне по поводу телефона, не выказал про личное пространство и частную жизнь, не унизил, что я шпионю, не обвинил в заносчивости и даже не поставил на телефон новый пароль. Он просто нарисовал у себя в голове галочку, которую я видела у себя на лбу при каждом его взгляде.

Мы ехали в автобусе на Красную поляну, но уже без предвкушения приключений и с горьковатым привкусом ощущения, что нам пора расходиться.

Мы выехали сразу после завтрака на обычном рейсовом автобусе. Настроение было подавленное и я не знала как себя вести. Натянутость и неестественность моего поведения вызывали отвращение к самой себе. Но извиниться за вторжение в личное пространство, придумать сказку или признаться в своих захватывающих чувствах оказалось выше моих сил.

С телефоном он обращался по-прежнему, отвечал на некоторые звонки, некоторые сбрасывал. И мне было любопытно и неловко одновременно. И я надела выражение лица «мне пофиг вообще кто там тебе звонит» и старалась ему соответствовать. Он по-прежнему отмалчивался на эту тему и пытался занять меня разговором.

Но в конце пути мои клетки не выдержали напряжения и я расплакалась. Слезы выдавливались сами по себе и я никак не могла совладать с захлестнувшими меня эмоциями. Я смотрела в окно и пыталась отвлечься на дурацкие пейзажи. Он долго не замечал моего состояния. Может делал вид, что не замечал. А мне хотелось очищения через раскаяние и прощение. Поэтому я погромче пару раз хрюкнула носом. Увидев мои заплаканные глаза, он растерялся, а потом крепко обнял за плечи. Вытирая мои слезы своей ладонью, он просил перестать. А я никак не могла остановить эти проклятые ручьи, причина которых уже сменилась на горькое сожаление о быстро пролетевшей неделе. И мне остро захотелось вернуть эти несколько дней и прожить их снова. А мысль о том, что все скоро закончится, подбрасывала дровишки в пылающий костер разгоревшихся чувств.