Михаил Тюрин - Легкая тень любви

Через год жизни отшельником, я получил извещение, что отец умер и все свое состояние, и поместье он завещал мне. Недолго думая, я собрал свои немногочисленные вещи и отправился на вокзал. В поезде мне встретилась девушка, ставшая впоследствии моей женой.

На данный момент времени я воспитываю с ней своих двоих детей, мальчика и девочку, нежно забочусь о дорогих мне существах и изредка совершаю довольно долгие прогулки по прилегающему к нашему поместью лесу. Страсть к перемене мест, похоже, покинула меня навсегда, и теперь я веду «оседлый» образ жизни, который вполне меня устраивает.

Меня часто посещает тихое ощущение земного счастья, очень близкое по ощущениям осенней поре изменений в природе – чувство исполненного долга перед невыразимой мудростью природы, простота и, одновременно, сложность ритмов взаимодействия всего сущего, здоровая грусть и печаль в ожидании весеннего пробуждения и обновления.

Иногда, в своем кабинете, мой неизменный спутник- талисман, «сухой остаток» от «Затано», возвращает меня к состоянию забытья, погружения в невесомость, призывающую к неизведанности и неосуществленным возможностям. Очнувшись от забытья, я, порой, долго думаю о том, в каких мирах и пространствах мироздания может объявиться этот безумец, искуситель людских сердец, властитель пространства и времени, предводитель неизведанных возможностей совершенства.

В каком обличье он появляется там и что несет обитателям вселенной? Может и Вам, мой неизвестный читатель, доводилось встречаться с ним, и Вы также испытывали подобные ощущения и переживания, но побоялись рассказать о них кому-либо.

Интересно, а как Вы бы поступили, уважаемый читатель, оказавшись в подобной ситуации?

Эссе о нитях на «полотне суконном Жизни».

«Не читай меня, я же не утренняя газета с новостями!» И что ответить. Видно ей больно, хотя и улыбается. Уже надломленная, как ветка яблони, изменой и разводом скорым. Поделили детей как яблоки – ему дочку старшею, ей сыночка. Уехала из Сибири, от памяти разве можно скрыться, устроилась по специальности, купила двухкомнатную на четвертом этаже в панельном доме. Сын и в школе, и при родителях (баба и дед) – живы еще слава богу.

Да, вот со здоровьем пробелы, проблемы – язва открытая в желудке. Непонятно, то ли, оперировать, то ли лечить. Пока остановилась на втором. Вторую неделю на больничном, уколах, обезболивающих и процедурах прописанных. Успевает еще читать романы и веселить соседей по палате. Губа не дура, память цепкая и за словом в карман не лезет – литературно подкована, да и по фене может послать (специфика работы) не хуже только, что откинутого с зоны и при понятиях жигана.

Гуляет теперь по жизни, относительно свободно – мужчины пристают, отдают швартовые, как яхты в свободной гавани, путешествующие кто по плану, кто вообще на русский авось. Приключения недолгие скрашивают одиночество постылое, бабье – веселят и тело, а душа, как белый флаг – сдаюсь, болтается у горла повязанный. Он вроде невидимый, но для тех, у кого чуйка работает, все чувствуют. Кто поумнее, тот ни о чем не спрашивает, зачем бередить старые раны, а кто недалек, и вопросы задает лишние, тот сразу может получить словом крепким по сусалам.

Вот такой контекст нашего знакомства с пациенткой N. В то время я подрабатывал мед братом в той больнице и судьба свела нас на недолго. Пришлось некоторые процедуры проделывать ей из предписанных врачом. Обменивались ничего незначащими фразами, но взаимный интерес к литературе, поэзии, философии и жизненным перипетиям перерос в общение накоротко.

Линии жизни пересеклись на промежуток времени. В коротких перерывах на обед прочитал ей несколько стихотворений Маларме, Левитанского. Потом прошлись впечатлениями о: « в поисках утраченного времени» Пруста и «сага о Форсайтах» Голсуорси. Зацепили и тот и другой нас надолго и оставили зарубки цепкие наблюдений о перипетиях простых и сложных мгновения. Их еще иногда мы называет, окликаем – судьбой!

Да уж, кто там разберет вселенскую бухгалтерию – кому дебет, а кому кредит в тот или иной момент случиться. Качаемся на весах вселенских гармонии, как разноцветные шарики с грузом, привязанным ошибок, попадаем по любому впросак и делаем серьезные, недоуменные, рыдающие, скорбные лица. Вот, незадача! Опять, почему-то, блин комом!

Ан, нет! Заслужили, получите и распишитесь за деда, делишки, намерения, мыслишки. И бредем потом по жизни с лихвой и, обидой застрявшей в пятке-тела, гвоздем ржавым про который стараемся забыть. Но болит застарелое, тревожа и тело, и душу – чет блин не в порядке! И вроде, знамо – то в народе, в бане – отпустит на не надолго, и после день, да другой. Однако, вновь возвращается и… ноет, ноет, ноет. Почесать бы и успокоить, но не знаешь в каком это месте. К ворожее или костоправу сходить, аль, модная есть услуга, к психологу называется, авось поможет.

Что -то все чаще стала бабка сниться ей родная, ведать об этом беспокоится сердечная – не все ладно у внучки и мешает ей прибывать с миром в царстве небесном!

Отвлеклись вроде от повествования, да ничего, наверстаем неспешно. После наших бесед с пациенткой N- смотрю, белого флага уж нет, да и душа вышла из обороны круговой, порочной. Оттаяла под вниманием и соучастием неприметным, чаще стала гулять в саду при больничном. Да и телесное здоровье пошло на поправку – начала затягиваться язва то, показал снимок рентгеновский и анализы.

Расставание наше было, можно сказать, сердечным – обменялись подарками. Я ей открытку с шелкографией птицы на ветке в стиле гохуа, по случаю из Санкт- Петербурга доставленную. С надписью внутри: «Птица на ветке поет о красоте. Невидимое касается тебя с нежность». В ответ – «Лезвие бритвы» И. Ефремова из ее личной библиотеки.

И напоследок фраза, с которой началась эта короткая история, прозвучала: «Не читай меня!» Улыбнулись оба с пониманием и расстались – она с вещами двинулась на выписку, я за ЦУ (ценные указания) дежурного врача.

Вот так, суконное полотно Жизни переплело наши нити, в провидении ли?

Путешествующий по Поднебесной мастер «Птиц из сада небесного» оказался однажды в старинном городе, который не обозначен ни на одной карте. Путь его был долог, извилист, широк как разлив небесной реки по весне – в буйстве цвета радуги подобной, в пляске празднования канатоходца на тонкой нити вдохновения, протянутой над бездной меж гор волшебных двух с названием «Возможное» и «Бывшее». Танце, в воздухе летящего парашюта, легко семени с одуванчика порывом ветром сорванного, ласки нежности на рассвете двух влюбленных со стоном невзначай отлетающего и качающегося на паутинке момента из вечности, песни птицы на ветке поющей в призыве и признании любви, влюбленной и трели извлекающей в самозабвении на все лады.