Анатолий Савран - Самой короткой дорогой или приключения лиса по кличке Нарвас

– Мы найдём твою маму, – утвердительно сказал Файзы, – во что бы то ни стало. Надо только прислушаться. Мы её тихо позовём. Ведь город, как и зоопарк, это и есть помеха, которая укажет нам путь.

– Как? – удивился Чик.

– Зови и затем вслушивайся. Когда мы сегодня ловили полёвок, то что делали? Мы слушали шорох.

– Ну, да-а, слушали шорох… Не хочешь ли ты сказать, что я услышу шорох мамы на сотни тысяч километров?

– А почему нет?! Кто сказал, что это невозможно?! Надо послушать себя, а для этого нужно городить.

– Это как?

– Ушки наставлять.

– Как?

– Попытаюсь объяснить. «Городить» и «огораживаться» – разные понятия, хотя имеют один корень. К примеру, когда идёт охота на полёвку, то ты городишь, ушки наставляешь. А мышка что делает?

– Огораживается.

– Верно. «Город» – это всегда движение. Чем больше движения, тем больше города, то есть шумов всяких. Поэтому «городить» – значит «двигаться», различать шумы, а «огораживаться» – значит «останавливаться». Поэтому город нужно воспринимать как ограждение. Останавливаться же всегда важно? Но не по чужой, а по своей воле. Другими словами – нужно выделить остановку в этом движении. Почему?

– Чтобы не быть ограждённым.

– Верно! Ты маскируешься. Маскируешься ты, и маскируется она…

– Кто?

– Мышка, кто ж ещё! Маскируешься с тою только разницей, что ты слушаешь ветер, а она запрещает себе это чувство: она думает об укрытии, и значит, не двигается. И тогда города у неё мало, мало возможностей, которыми бы она пользовалась. Ветер что-то приносит: разные звуки, к примеру, или запахи. Ты имеешь представление о ветре, ты знаешь направления, в которые он может дуть, а она нет: она выставляет себе крепость – огораживается. Ветер может ей навредить, потому что выдаст её запах, и по этому запаху ты можешь её обнаружить. В крепости же всегда проще: не надо тревожиться… Поэтому город, это напоминание о том, как избежать задержки во время пути, как перестать себе запрещать…

…Близился рассвет. Лапы от напряжения гудели, и тело просило отдыха после изнурительного дня, но Нарвас решил не тратить время зря на отдых. Он дал команду трогаться в путь, чтобы к началу светового дня отдохнуть в тени ближайшей посадки, где находились загородные поля. Решено было держать направление вдоль склона безымянной речки, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание. В стороне от них одиноко стоял жилой пятиэтажный дом. Асфальтированная дорога вела прямо к фасадной части этого строения. Нарвас, недолго думая, свернул с Чиком в сторону дома – у него ещё оставалось верных полчаса в запасе.

– Посмотри на этот громадный дом, где живут люди, и ты поймёшь, о чём я говорю, – проговорил он. Чик недоумённо на него посмотрел.

– Обрати внимание на стены, – сказал Нарвас наставительно.

Как бы оценивая степень прочности шлакобетонного основания, старый лис упёрся своим носом в шероховатую поверхность блока, а затем легонько провёл по этой поверхности своим носом.

– Стена – это остановка в пути.

– Это как?

– Для тебя остановка как выделение внимания. Для жертвы стена как укорочение памяти. Чем толще стены, тем меньше опасений быть застигнутым врасплох. Они боятся! – проговорил он. – Люди боятся, потому что беззащитны и очень уязвимы. Мышь или человек – нет разницы. Когда есть стены, то нет необходимости напрягать свой слух. И значит, преимущество твоё в том и состоит, что когда ты слушаешь ветер, то повторяешь каждое движение мыши. Ты копируешь, становишься как она, становишься ветром. Стена – тебе в напоминание. Это уже ответ, где запасной выход твоей «норы». Это должно быть тобой примечено.

Чик, стоя рядом с Нарвасом, тоже уперся носом в стену.

– Я хочу стать таким же сильным и умным, как ты, папа! – и словно в подтверждение своих слов так же осторожно и легко провёл носом по поверхности шероховатого блока.

– Конечно, сын, ты будешь таким же сильным и умным, но не как я. Ты будешь таким же, но… другим. Может, даже лучше! – и лизнул его в мордочку. – Так вот, когда ты слушаешь, тогда только тебе отвечают. Ты думаешь, как бы я нашёл пищу в курятнике, если бы люди их, кур этих, не городили? Крестьяне опасаются, создают всяческие помехи, а я слышу их шум, слышу их страх.

Так вот, когда ты слушал полёвок, то тоже городил, был занят охотой. А когда городил, то о чём думал?

– Я думал о том, чтобы меня не заметили.

– Мы тоже сейчас городим. Город – это помеха, это всегда запрет. Преимущество же наше в том и состоит, что мы можем просчитать тех, кто нас преследует, и вовремя занять нужную нам игровую позицию. Мы себе не запрещаем, у нас нет помех. Впрочем, разве Кичи сейчас не охотится? Может быть, она нас сейчас и слышит…

– Папа, мы проходим боевое крещение? – Чика осенила догадка.

– Можно и так сказать, но я бы по-другому всё сформулировал: мы путешествуем, и, слава богу, путешествие наше не закончилось пока трагически.

– И значит, мы победили в этом нашем, как ты сказал, «путешествии»?

– Нет, просто мы ушли от поражения… пока.

Нарвас тревожно оглянулся, потому что безопасность прежде всего. Главное – не попасть в поле зрения людей. Он дал знак, и они с Чиком потрусили по асфальтовой дороге к камышовым зарослям речки-безымянки. И уже на ходу Нарвас подвёл итог своему уроку, пытаясь ёмко формулировать каждое своё слово.

– Тебе нужно запомнить основное правило поиска. Запоминай!

Когда ты слушаешь, то тебе мешают, т.е. создают помехи. Это всегда происходит. Значит, тебе намекают. Поэтому нужно слушать помехи внутри себя, чтобы понять, какая преграда ожидает тебя впереди. Для охотника помеха и есть сигнал верного направления.

Берег речки был сплошь в зарослях камыша. Нарвас бежал с Чиком, низко пригнув голову, тем особым охотничьим шагом лиса, делающим его неприметным и быстрым в полевых условиях. Чик же во всём ему подражал. Когда же камыш заканчивался, то он переходил в зону небольшого кустарника, и тогда они бежали вдоль этого кустарника, сливаясь с окружающим ландшафтом. «Это хорошо, – думал Нарвас. – Файзы дорогу найдёт, надо только слушать шум. Хорошо, что сейчас не зима, а лето. С голоду не помрёшь, если даже захочешь.» И поймал на ходу стрекозу.

Бежали только ночью. Во-первых, так легче было ориентироваться. «Шум», который издавала Кичи, становился всё отчётливей и отчётливей. А во-вторых, не было заклятых врагов Нарваса – людей. Отдыхали, как правило, днём. «Компас» Нарваса работал безукоризненно чётко: он показывал всё время на север. Там находилась его Кичи, там находился его дом.

Один раз непредвиденное обстоятельство всё же случилось во время его маршрута: когда Нарвас с Чиком бежали в черте какого-то большого города, то оба услышали плач человеческого ребёнка. Нарвас сразу понял, что дитя потерялось и зовёт свою маму. Он остановился. Не в его правилах было вмешиваться в человеческие игры, но случилось несчастье, а он не мог оставаться к этому безучастным. Он осмотрелся. Никого. Файзы подошёл к ребёнку, и тот сразу успокоился. Совсем ещё малыш! Слёзы его высохли, и он стал забавляться пушистым рыжим хвостом лиса.