Иван Бурдуков - Изгой

Помню, наш покой нарушил Витя – один из приятелей – он забежал и сказал, что у него есть хорошая вещь, которая скрасит наш вечер. В руках, в маленьком пакетике, у него была знакомая нам всем смесь, которая выглядела как сушёная трава. На деле эта трава – обычная ромашка – была пропитана одурманивающим веществом. Многие не брезговали употреблять эту траву. Тогда она только появилась в обороте и была редка среди наркотических средств (в ходу в основном был «план»). Самое интересное, что никто ничего не знал об этом веществе. Все знали, что это вредно, ведь это даже не марихуана, впрочем, всем было плевать.

Всем нравились интересы кайфа. Помню, я знал нескольких парней, которые нюхали бензин. Они не брезговали это делать и ловили легкодоступный кайф, сливая бензин из любой попавшейся машины. Они различали эффект бензина от марки, а марку от запаха – истинное пристрастие и природный гений. Я считал это бешеным кайфом, но попробовать никак не решился, хоть они и рассказывали о состоянии цветомузыки, изменении картинки в глазах и весёлой музыке в ушах, которая появлялась непонятно откуда. Вспоминаются и любители так называемого «собачьего кайфа», который называли ещё «бычьим кайфом», «собачьим сном» и ещё бог знает как, сейчас уже не всё припомню. Вкратце, тот самый «собачий кайф» – это умышленное удушье до состояния потери сознания. Глаза закатывались; иногда происходили судороги; кто-то вовсе падал и ударялся головой о пол, но боль как таковая отсутствовала. При достижении этого сна, люди получали блаженное состояние эйфории. В основном этим занимались школьники, которые не всегда имели доступ к наркотикам, и были случаи, когда всё заканчивалось смертельным исходом.

Эбола или бубонная чума несравнима с распространением и поражением кайфа. Желание кайфа заставляет людей терпеть боль, рисковать собственной свободой, денежным благополучием и жизнью. За лихорадкой и чумой никто не охотится, потому что у них нет должной рекламы. Если бы была реклама, типа: «сегодня Эбола принесла 21 смерть и 33 оргазма», – тогда отношение людей к ней поменялось. А если бы по федеральному каналу показывали как вдыхать Эболу, чтобы исчез насморк, то люди, по роковой случайности, распространили бы эту лихорадку по всему миру. Пропаганда и реклама шепчет на ухо потребителю как нужно себя вести, и что интересно, человек никогда не признает свою подверженность от влияния пропаганды; в большинстве случаев, потому что человек влияет от пропаганды неосознанно.

Мы начали проделывать стандартные приготовления по случаям такого рода. Все вчетвером мы расселись в туалете. Витя закурил сигарету и с прищуренным глазом, тряся пакетик в руках, сказал:

– Ребята, это мощная штука. Да вы и сами это скоро узнаете.

Он сделал все оставшиеся операции и протянул Гене готовую бутылку, в которой был дым молочного цвета. Гена вдохнул полные лёгкие вещества и выдохнул. На выдохе было заметно, как его лицо говорило о положении дел его сознания: глаза немного закатились вверх, веки припустились, мышцы лица абсолютно ослабли. Он был похож на слабоумного и чёрт знает, что творилось в его воспалённом мозгу. Вещество в один момент проникло в его мозг, через лёгкие, по крови, захватило всю нервную систему. Беспощадно.

– Как оно? – спросил Витя, не взглянув на Гену. Он одновременно продолжал повторные приготовления.

Гена не ответил. Его вид был вполне занятный: белки глаз покраснели, веки припухли, лицо поблекло и отупело. Он замер и смотрел в стену. Он видел какой-то свой, особенный мир, в который его вовлекло действие этого вещества. Как я говорил, Гена был среди нас самый выносливый и менее восприимчивый к любым веществам, но его это срубило и что будет с нами – это был особенный и актуальный вопрос. Я помню эти мысли как сейчас. А после, всё отрывочно и как в тумане.

Постепенно, все мы, по порядку очереди достигли этого состояния, невесть, что творилось у нас в головах, но мы все сидели в туалете с видом безмозглых зомби; Гена уже спал сидя. Такое состояние было ново для всех, даже при том, что эту траву мы курили и раньше.

Спустя минут двадцать, я был на грани сна и полусна, немного пробудился и осмотрел данное положение: Вити не было, остальные спали. Я пошёл в комнату, думая вслух, словно пациент психбольницы: «так, тихо-тихо, нужно найти кровать», – бред несусветный. В комнате не было никого, было тихо и темно; мои ресурсы кратковременного проявления сознания исчерпались и я лёг на кровать. Причём сейчас я абсолютно уверен, что уснул ещё тогда, когда подошёл к кровати, а не в момент, когда лёг на неё.

Я помню сны. Они были действительно впечатляющими и очень реальными. Особенно мне запомнился очень реальный момент, когда мне по лицу бил какой-то человек кулаком, но мягко, как будто приводил меня в чувства. Он бил меня прямо на моей кровати и говорил: «Я тебя, наконец, поймал!». Я не мог сделать вообще ничего – во сне я был под действием вещества. Лицо того человека я помню до сих пор. А после его действий он просто лёг рядом со мной и сказал: «Я полежу здесь и подожду, пока ты придёшь в себя», – и мы с ним уснули. Хотел бы отметить, что я потом долгое время не сомневался о реальности всего происходящего.

Наутро я проснулся. Было рано и так же темно, как когда я уснул. Голова раскалывалась, скорее всего, от алкоголя, и я чувствовал пульсацию в затылке – странное новое чувство. Я сразу же посмотрел на то место, где должен был лежать человек из моего сна и подумал вдруг: «Наверное, он ушёл. Странный какой-то тип». Уже потом я увидел комендантшу, которая стояла, с тенденцией у всех людей в таком положении – с руками в бока. Она смотрела прямо на меня, и я знал, о чём она думает; в комнате спал ещё Гена; Максима и Вити не было. Валялись бутылки из-под спиртного, чинарики, и я думаю, пахло очень скверно, правда я ничего не чувствовал. Странно для меня, что она ничего не сказала и просто ушла из комнаты. Всё равно мы уже были обречены, и потому она, как я подумал, лишь отсрочивала и насыщала дальнейшую расправу над нами.

Нужно сказать, что позже я узнал о том, что Витя серьёзно пострадал от злоупотребления этого вещества – он впал в летаргию. Витя не употреблял так часто, я его редко видел даже пьяным. В этот раз он серьёзно подверг испытанию свой непривыкший организм. Мы приезжали к нему в больницу, он был словно труп – по-другому не скажешь. Витя пробыл в таком состоянии что-то около недели, как я сейчас помню. И с того момента он с виду был абсолютно таким же, но мне он показался каким-то больным, психически; прямо говоря, мне он показался опасным. Никто не знает наверняка, как его изменил наркотик и пребывание в летаргии.

Что касается нас, то как я уже сказал, нас пожалели. Это было несправедливо. Если честно, нас обязаны были отчислить или хотя бы выселить. Мы отделались строгим выговором. При всём положении дел мы не изменили свой образ жизни, совсем. Продолжали делать всё то же самое, просто стали осторожнее. Мы умели получать опыт, но использовали его не в разумных целях. Я могу сказать смело, и охарактеризовать нас одной фразой: извращенцы собственной личности, которые получали от этого удовольствие.