Ирина Эренбург - Бабочка на шпильке

2

После летней сессии я все же пошла вместе с Олежкой в поход. Сплавлялись мы по тихой речке, которая пересекает всю нашу область с севера на юг (или, наоборот, с юга на север?). Сначала мне вроде бы понравилось. Утром из палатки выскользнешь – от реки туман; солнце чуть выше – воздух, словно хрусталь, чист и прозрачен. Природа вокруг величественная, молчаливая, любой звук человеческого голоса кажется лишним. От полноты чувств хочется обнять весь мир.

Колька взял с собой первокурсницу из педколледжа. Будущая воспитательница детского сада словно приклеилась ко мне и трещала без умолку. На катамаране я с трудом нашла место для уединения. В конечном итоге, когда первокурсница свалилась в воду, меня же и обвинили, что я не приглядела за новичком. Как будто, я на сплаве не в первый раз!

Ближе к вечеру причалили – кинулись, а первокурсницы нет. Все ко мне, где да где? – а я откуда знаю! Не я приглашала, не мне и отвечать. Трухнули все тогда здорово. Но девчонка в рубашке родилась. Когда начало смеркаться, рядом с нашей стоянкой еще несколько лодок встали на причал. С той компанией приплыла к нам несостоявшаяся утопленница. Крепко все тогда на радостях напились. Раньше я водку даже не пробовала, но в тот вечер и я изрядно набралась. Утром просыпаюсь – хоть под гильотину кидайся. Тошнит, живот крутит… Если алкоголики каждый раз так с похмелья мучаются – не позавидуешь.

Хорошая погода простояла недолго. На третий день сплава на нас обрушился ливень. Думали, прольет – и опять будет солнце, но зарядило не на шутку. А я даже подходящей одежды не взяла, ведь жарко было. Ни сапог, ни теплой куртки. Только кеды да ветровка. Простыла, кашлять начала. На ближайшей станции в электричку меня запихнули, а компания снова двинулась дальше.

Как только я легла на вагонную деревянной лавку – рюкзак под голову, на плечах ветровка, один дурак стал приставать: мол, разлеглась, другим некуда деться. Пришлось сесть, а голова, как чугун, тошнит, вот-вот в обморок свалюсь. Пришлось в другой вагон перебираться. Там окно разбито, не так душно и народу поменьше. Но пока доехала меня сквозняком, видимо, совсем доконало. Повезло мне, что на вокзале Фарид оказался, он куда-то на соревнования с командой уезжал. У меня к тому времени температура, наверное, под сорок поднялась, из тела будто скелет вынули, ноги с трудом передвигаю, а с собой еще дорожная сумка.

Посадил Фарид меня с вещами в машину (вероятно, у тренера выпросил) – и прямиком к дому, там меня с рук на руки родителям передал, и опять скрылся. Я даже ничего толком не поняла, так мне плохо было. Наверное, все же от температуры сознание теряла.

Проболела я тогда долго, всю меня отец иголками истыкал – двустороннюю пневмонию диагностировали. Июль я провела с родителями, в августе мы с Олежкой планировали к черноморскому побережье двинуть. Вернулась я домой третьего августа, зашла в квартиру, там записка: «Устроился в студотряд на сбор урожая». Обида прожгла меня насквозь – мало того, что одну больную посадил на электричку, ни разу не поинтересовался моим здоровьем и, в конце концов, укатил куда-то без меня. Наверняка с какой-нибудь воздыхательницей, догадалась я. Когда любишь, всегда знаешь, когда появляется соперница

В кино показывают, как страдают брошенные возлюбленные – кто режет себе вены, кто крушит все, что напоминает о прежнем любовнике: в лоскуты кромсает одежду, ломает мебель, рвет в клочки фотографии. Я ничего подобного не делала. У меня было предчувствие, что Олежка еще вернется ко мне. Просто он, в отличие от меня, еще не уверен, что мы созданы друг для друга.

Чтобы забыться, я устроилась на самую грязную и тяжелую работу, какую могла найти, подсобной рабочей на стройку. Сейчас вспоминаю, что дальше со мной произошло, понимаю – все в жизни закономерно, одна ниточка другую тянет.

Определили меня в бригаду маляров. Первый мой рабочий день: полосатая футболка вобтяг, джинсы, кепка – только в рекламе снимать, а я туда же, на стройку. Бригадирша как увидала эдакое чудо в тапочках (на ногах у меня были новенькие белые спортивные тапочки со шнуровкой) – с размаху свое резюме в три этажа: «Блядь, на хуя мне эту пизду неебанную». Я покраснела до корней волос, язык к нёбу прилип, и как выпалю: «Я красить стены пришла, а не с мужиками трахаться».

Но ничего красить мне не пришлось. На небе любят шутить.

В бригаду меня не взяли, отослали в контору. А там Степан Семенович – начальник участка – велел мне в библиотеке в каких-то справочниках покопаться, сказал, вечером за информацией сам заедет.

Странно все так получилось… Трудно объяснить, как произошло, но в тот же вечер я стала его любовницей. Наверное, мне было очень одиноко. А, может быть, тоже захотелось что-то для себя уяснить.

Степан Семенович отвез меня на свою дачу. Огонь в печке, свечи, музыка, вино – банально до приторности, но для девятнадцатилетней девчонки, какой я тогда была, это показалось необыкновенно романтичным. Сначала Степан Семенович показался мне так себе. Хоть и с многолетним супружеским стажем, а любовник аховый – как ни старался, я никак не заводилась. Вроде все делал правильно: целовал в положенные места, мял, гладил, а все равно – лежу, как кукла резиновая. Потом, правда, стала подыгрывать: ахала, постанывала, подергивалась. В общем, старалась, как могла и незаметно для себя вошла в роль. Вообще, как мне кажется, во всех ситуациях может спасти воображение. Не то, чтобы представляла вместо Степана Олежку, нет, просто закрыла глаза. Тело само знает, что отдать, что взять. Главное – отпустить, на время отсечь себя от реальности. И скрипки звучат так проникновенно, что плакать хочется. Акустическая система у Степана по тем временам крутая была.

На следующий день все повторилось в точности, только прелюдия с камином и вином короче. И музыку я уже узнала – «Времена года» Вивальди.

На третий день обошлось без камина. Вместо Вивальди – Моцарт. Потом несколько раз занимались сексом в служебной машине. Под сводки погоды и попсу. «Соловей российский – славный птах…» Мой любовник приближается к пику, а я как прысну… Птах, умора! Испортила Степану весь кайф. Не знаю, почему меня так «птах» рассмешил. Теперь, когда Лещенко вижу по телевизору, всегда Степан представляется. Его напряженный взгляд серых глаз, и как он зажмуривался и утыкался в мое плечо… Кончит, и всхлипнет, как ребенок.

Сейчас вспоминаю, мы со Степаном даже толком не разговаривали. Какие-то необязательные фразы о природе, экономической ситуации в стране. Не беседа, а так, набор фраз, заполняющий пустоту перед половым актом. Конечно, он много говорил о том, какая я красивая: «ножки ровненькие, попка кругленькая, животик славненький, грудки…» Тут он всегда застревал, не находя определений. Его лексического запаса явно не хватало. Строитель, чего с него взять?.. А может, быстро увлекался.