Валерий Гришковец - Поезд вне расписания

Запомнил я и его стихотворение. Оно называлось «Руки». Думаю, вы сразу же догадались, о каких руках там шла речь.

Не помню, виделись ли мы еще в ту пору, но точно помню, что снова увиделись, когда я уже вернулся из армии, а он приехал в Пинск после учебы в Минской Высшей партшколе. Был полон оптимизма. Какое-то время поработал на стройке. Потом его пригласили на должность корреспондента в «Полесскую правду». И ничего удивительного: его стихи, его по-настоящему живые материалы постоянно публиковались на страницах «Полесской правды», областной «Зари», других изданий.

Вскоре с «Полесской правдой» мне пришлось надолго расстаться. Тем не менее, я всегда оставался ее неизменным читателем, и всегда, год от года все чаще, находил на страницах любимой газеты объективные, глубокие статьи Андрея Сасевича, его очерки о людях труда. Часто он вместе с ними бок о бок работал, знал не понаслышке; знал и то, о чем писал, как говорится, из первых рук. А вот стихов уже не писал. А может, стеснялся их показывать, тем более – публиковать…

Я искренне порадовался за Андрея, когда его утвердили в должности заведующего отделом транспорта, промышленности и строительства «Полесской правды» – у него была большая (по нашим меркам) семья, и лишняя копейка в таком случае не помеха. Да и дети его в ту пору были еще школьниками, а ждать помощи ниоткуда не приходилось.

И вот, чем ближе подхожу к развязке его совсем непростой и недолгой жизни, тем больше хочеться остановиться, поставить точку. Как-то один из тогдашних сослуживцев «Полесской правды» рассказал мне такой случай из его, Сасевича, совершенно открытой, прямо-таки простодушной жизни. Андрей совсем не был выпивохой, так, от случая к случаю рюмку-другую водки, бокал пива. Кто из нас, мужиков, в этом не грешен?

Так вот, обедал Андрей в горкомовском буфете, а «Полесская правда» в ту пору «квартировала» с местными партийцами в одном, известном всем пинчанам здании. Видит, появилось свежее пивко. Ну, думает, раз продают пиво, почему бы не купить, не выпить?.. Но тут один из партийных пролаз, а такие, разумеется, водились от Политбюро ЦК до последней колхозной партячейки (они-то как раз и предали партию, а с ней и великую державу, честным сыном которой был и Андрей Сасевич), заметив пиво на столе Андрея, даже не становясь в очередь, – он тоже зашел перекусить, – подбежал к столу, за которым сидел Андрей, его непосредственный подчиненный, и стал вынюхивать: нет ли чего более существенного у газетчика, что подвластен ему. И так и этак крутился, не постеснялся под стол заглянуть. Увы, ничего у Андрея Сасевича, человека ответственного, знающего свое дело и людей, правда, излишне доверчивого, тот ищейка из партии так и не нашел. Но тут же, насупив свои рыжие брови, на весь буфет заявил Андрею: «Я вам советую во время работы не употреблять даже пива!», – с чем и удалился…

А умер Андрей Сасевич, словно тот его начальник и сглазил, куда как глупо. Он, повторюсь, жил просто нараспашку, любил незлую шутку, любил вволю посмеяться, порой это доходило у него до хохота. Так вот, однажды в камандировке, засидевшись за дружеским столом, Андрей, как это часто с ним бывало, что называется, от смеха живот надрывал. И вдруг посинел, почернел лицом. Все спохватились: что могло так враз произойти с человеком?! Тут же вызвали «скорую»: думали что-то с сердцем. Но потом, уже после его кончины, поталогоанатомическое вскрытие показало: смерть наступила от… асфиксии. В дыхательное горло попала крошка. И стало на нашей злой земле еще одним хорошим человеком меньше.

И был этим человеком журналистом и поэт Андрей Сасевич. И было ему немногим более тридцати пяти лет…

Толкачев Сергей Владимирович. Написал это имя и рука непроизвольно остановилась. И не потому, нет, не потому, что мне о нем сказать нечего. Из всех, о ком я написал выше, был он мне самым близким человеком. И по времени, и по судьбе.

Сергей Толкачев был обладателем прекрасной библиотеки и… довольно скверного характера. Он просто физически не переносил и малейшей, даже абсолютно справедливой критики в свой адрес. Был болезненно тщеславен. Правда, последнее для творческой личности не столько грех, сколько беда.

Тем не менее Сергей Толкачев с сыновней любовью ухаживал за матерью до конца ее дней. А прожила она более восьмидесяти лет и в последние годы тяжело болела, не выходила из дому. И еще: Сергей умел по достоинству оценить талант, любил писателей, поэтов, художников, музыкантов, актеров…

Сам же Толкачев в пинский период своей жизни (1980 – 1997 гг.) жил одиноко. Разведясь в Брянске с женой, любовниц, по крайней мере открыто, не заводил. Хотя женщин, порядочных женщин, просто боготворил. А жил Сергей Владимирович своим любимым писателем Александром Грином. Коллекционировал его книги, писал о нем эссе, статьи и даже роман. К слову, С. Толкачев – лауреат Литературной премии имени Александра Грина. Премия учреждена администрацией и писательской организацией города Вятки (Кирова). Туда, на родину любимого писателя, и мечтал перебраться на постоянное место жительство Сергей Владимирович Толкачев: «Доживу до пенсии и…», – не раз говаривал он.

Я не однажды задавал себе вопрос, особенно по молодости, что губит меня? И пришел к самому банальному выводу: я сам себя губил и гублю. А возможно, уже и окончательно сгубил.

А что в конце концов сгубило Толкачева? Мне всегда думалось, что он – вечный. Что он всех нас переживет, похоронит. И миф, что Толкачев в последнее время сильно пил, скажем прямо, сильно преувеличен. Когда-нибудь, если даст Бог еще пожить, я, возможно, и напишу свое, подчеркиваю, свое мнение о гибели этого, без преувеличения, близкого для меня человека. Пока же скажу только, что у него, Сергея Толкачева, был большой замах, большие амбиции, а с годами переоценки себя, своих возможностей так и не произошло. Даже наоборот. Да еще сомнительные «ученики» и «ученицы», которые так ничему, кроме того, что заглядывать друг другу в рот, а тем паче – «Учителю», так и не научились.

Жизнь же проста, проста, как, скажем, топор. Но махать им надо осторожно. И умело.

…И мой, и не только мой друг Сергей, Серега Толкачев тоже, как ни странно, умер под забором. Но не как пьяница и бомж – умер от сердечного приступа. Сердце-то не топор. Хотя и топор, как показывает жизнь, со временем изъедает ржа.

Жили в Пинске и районе на моей памяти еще три литератора. Нас довольно часто судьба сводила вместе: на заседаниях литобъединения, на выступлениях (тогда они были более популярны и не такие редкие, как нынче), на скромных пирушках… Это – Олег Якушев, Василий Ковалев и Алесь Бибицкий. Так вышло, что с Алесем Ивановичем, хотя он жил в тридцати километрах от Пинска, я встречался и чаще, и более продолжительное время, чем с Якушевым и Ковалевым.