Станислав Далецкий - Донос

З\к обычно проходили мимо, но вновь поступившие охотно пили эту вонючую маслянистую жидкость, желая поскорее избавиться от хворей и недомоганий, подхваченных в пути следования до лагеря. В их вагоне, слава богу, никто не умер и не слег с тяжелой простудой или воспалением, но в соседних, по слухам, такие случаи были, тогда охрана составляла акт о смерти и закапывала тело з\к здесь же на стоянке, а заболевших переводили в санитарный вагон, бывший в поезде – тюрьме.

К концу карантинной недели отдыха, в барак пришел помощник начальника 3-го отделения, некий лейтенант госбезопасности Шедвид, со списками вновь прибывших и начал распределять з\к по фалангам: так назывались бараки – бригады, где з\к жили и совместно работали на строительстве ж\д. При распределении учитывалась статья осуждения, специальность з\к и его здоровье.

Молодого и здорового Женю Харченко распределили в бригаду по вырубке леса под трассу Бама, а пожилого, но грамотного Ивана Петровича поставили учетчиком в бригаду по отсыпке насыпи – как и предполагал адвокат Лейбман, не советуя тёще Ивана Петровича подавать на апелляцию.

На следующее утро з\к расселили по баракам, согласно списку Шедвида и Иван Петрович попрощался со своим молодым спутником, как оказалось навсегда, напомнив ему держаться тех советов, чему он учил юношу на протяжении долгого пути.

(Следуя этим советам и набираясь лагерного опыта, Евгений Харченко выжил и через 18 лет вернулся из лагерей и ссылки в свой пристанционный поселок, поселился там, на окраине, поскольку родителей уже не было в живых, и дожил там, отшельником, отведённые ему годы).

Иван Петрович, собрав пожитки, вместе с другими з\к в сопровождении охранника и воспитателя: так назывался з\к – старший по бараку, отправился на свою фалангу. На БамЛаге бараки з\к представляли собой длинные приземистые здания с насыпными из шлака стенами и узкими оконцами под самой крышей. Внутри барак был разгорожен досками до человеческого роста на две стороны, кабинками типа плацкартного вагона, где стояли двое нар с матрасами, набитыми опилками и столик – полка прибитый к стене.

Сожителем Ивана Петровича, по кабинке оказался некий Михаил Иванович Миронов, тоже учитель, но без образования. Их фаланга № 3 занимала левую сторону барака, а в правой располагалась фаланга № 4.

При входе в барак и у противоположного его конца уже поставили две печки – буржуйки, которые дежурный по бараку должен был топить по мере наступления холодов, так, чтобы з\к не мёрзли ночами. Здесь же сушилась промокшая одежда, и можно было вскипятить воды для вечернего чая, который заваривали, обычно на листьях и почках деревьев, с просеки, которая расчищалась под ж\д.

У входа в барак стоял желоб с водой для мытья обуви, чтобы не разносилась грязь по дощатому полу барака, за чистотой которого, тоже следил дежурный. Всего в бараке было 32 кабинки по 16 с каждой стороны, где и расположились 60 вновь прибывших з\к. Ещё одну кабинку занимал воспитатель, а другая с дверью, служила кладовой, где хранились ведра, топоры для колки дров, швабры и прочий инвентарь для поддержания барака и жизни его обитателей.

Воспитатель Головко предупредила новичков, что завтра им на работу и посоветовал одеваться потеплее: стоял конец октября, и хотя погода была не по осеннему теплая и сухая, но в любой день могли наступить холода со снегом и дождями. У Ивана Петровича от дождя была брезентовая куртка с капюшоном, что ему принесла тёща, в последний день перед отправкой, выменяв эту куртку на базаре, на одну из безделушек, привезенных Иваном Петровичем.

У Миронова был брезентовый плащ и потому, они встретили известие о скорых холодах и непогоде спокойно, тем более что старший по бараку обнадежил их насчет жизни в лагере. Старшой был бывший красноармеец, впоследствии раскулаченный односельчанами, за то, что тяжелым трудом своей семьи из девяти человек, обзавёлся двумя лошадьми и тремя коровами.

При раскулачивании он оказал сопротивление, за что и получил пять лет лагерей, из которых ему оставалось отбыть два года и вернуться к семье, оставшейся в родной деревне в своем доме, а не высланной вслед за хозяином из – под Тулы в Приамурье. Так вот, этот воспитатель очень благожелательно отнёсся к этим уже немолодым учителям, один из которых был офицером на фронте.

Иван Петрович с Мироновым разместились в одной кабинке, рассовали свои вещи под нары, попили чаю, подогрев воды на топившейся буржуйке у входа в своих кружках, что им выдали после распределения по баракам. Каждому з\к были положены: миска, кружка и ложка, что носились с собой на работу, поскольку обед на работе разливался и раскладывался в эту личную посуду. Потеря посуды грозила остаться без обеда и вообще без еды, так как завтрак и ужин тоже выдавались в столовой в личную посуду, каждому з\к.

Разложив вещи, оба з\к уселись писать письма домой, одолжив бумагу, карандаши и конверты у воспитателя, под поручительство вернуть их с первой посылки.

«Здравствуй Аннушка! – писал Иван Петрович жене,– наконец-то добрался до лагеря, ехали почти полтора месяца и не было никакой возможности отправить письмо. В лагере прошел карантин и завтра приступаю к работам. Что и как буду делать, пока не знаю, но по разговорам моя должность табельщика, не очень тяжела и будет, наверное, в самый раз, так как за время пути твой старый друг ослабел и на тяжелых работах мне не вытянуть.

Получишь письмо и сразу в ответ. Мой адрес: Амурская область, г. Ворошилов, БамЛаг, фаланга №3. Если соберёте посылку – тоже по этому адресу.

Деньги здесь имеют цену, но просить не могу. Если вышлете, то в посылке и немного. Хотелось бы валенки на зиму, подбитые брезентом, чтобы и тепло и не промокали. Обязательно положите бумаги, и конверты для писем. Я могу писать одно письмо в месяц, если есть бумага и конверты с марками и еще можно одну посылку в месяц.

Как старшие дети? Учатся ли, и нет ли неприятностей из-за меня? Сильно скучаю по Ромочке: он только-только начал привыкать к отцу и опять без мужского воспитания.

Пока всё. О чем хотелось бы написать – нельзя, а прочих новостей нет. Тёще отдельное спасибо.

Жду с нетерпением известий.

Твой старый друг Иван Петрович».

Написав письмо, он сложил его в конверт, подписал адрес и на конверте, указав: «письмо первое», не запечатывая его, передал конверт воспитателю, для передачи дальше по инстанциям.

Письма эти, конечно, читались в 3-ем отделе, и если з\к описывали в подробностях свою лагерную жизнь или жаловались на несправедливость приговоров и лагерной жизни, то такие письма изымались, а их отправители лишались на какое-то время права отправки писем. Это письмо Ивана Петровича почему-то тоже не было отправлено по адресу.