Гай Себеус - Дерево с золотыми листьями. Сборник из 33 новых скифских сказок

А среди той тьмы светилось что-то. Светом тёплым, солнечным!

Спрыгнул Агар прямо в этот свет. И оказался в ворохе шуршащих золотых листьев. Взгляд колдовской так и впился в сияющее золото, и слышит Агар голос Колдуна:

– Чего встал? Время теряешь! Бери, хватай листья! Да побольше нагребай! Рубашку-то сними! Эх, о мешках я не позаботился!

Насыпал Агар полную рубашку золотых листьев, рукава связал, через плечо повесил. Пора назад выбираться. Подпрыгивает, а до веток дотянуться не может, золото вниз тянет. Тут-то и заметил парень белеющие кости других охотников за золотыми листьями. Смертный холод его охватил. Страх ноги отяжелил.

А ветер победно посвистывает, завиваясь кудрями. Ветки дерева перевёрнутого мимо лица проносит, но ухватиться никак не даёт!

Вдруг услышал Агар какой-то напев в этих завываниях! Но ветры песен не поют!

Там, откуда доносилось посвистывание, виднелась особенно прочная ветка. Агар ни за что не протянул бы к ней руку, слишком далёкой она казалась. Но таинственный свист кудрявился-завивался именно вокруг неё.

Агару так и дохнуло в лицо запахом цветочным, и Арьяна вспомнилась. Ветер больно хлестал его по лицу, но парень подпрыгнул изо всех сил и ухватился пальцами за проносящуюся над головой ветку. Потом ещё за одну, потолще. Потом ещё повыше, вслед за вихрями песенными.

Наконец, двигаясь вслед за тоненькими звуками, он перебрался на самую прочную ветку. Тут он решил слегка передохнуть, снять свою золотую ношу и осмотреться.

Но как только мысли об Арьяне его оставили, песня тотчас же превратилась в еле слышное ветряное посвистывание. А потом и вовсе стихла.

Зато злобная буря усилилась так, что даже взгляд колдовской от страха зажмурился! Тут сук, за который Агар держался, треснул, не выдержав напора ветра, и парень полетел с него вниз, во тьму. А сумка осталась висеть на прежнем месте.

Еле успел Агар ухватиться за последний тонкий прутик и повиснуть на нём.

– Неужели всё заново начинать? – думает. – Второй раз мне это не осилить! Пропал я! Прощай, милая Арьяна!

Но как только он вспомнил нежное личико девушки, ветер сразу же разыгрался песенным свистом, даря ему силы и указывая путь наверх. Подпевая ветру, Агар отыскал сумку с золотыми листьями и, не обращая внимания на ссадины и ушибы, заскакал по ветвям, выбираясь из тьмы.

Обрадованный взгляд колдовской за ним последовал. А кривой рот даже вздохнул облегчённо, когда парню удалось выбраться на поверхность. Он же сослужил влюблённым добрую службу, рассказав Колдуну, как много золота лежит внизу. Тогда тот, махнув рукой на золотые листья в рубашке Агара, сам вниз рванулся.

И пропал там бесследно…

Ему ведь никто не читал в детстве сказки о том, что главное в жизни – храбрость и верность.

А Агар с Арьяной пошли в Скифию, к своим любимым старикам-родителям. И жили они долго и счастливо.

Жили-были отец и мать.

И были они скифами, то есть людьми, живущими в южных степях, на берегу тёплого моря. И добрая половина жизни их проходила в седле. Верхом они охотились на диких зверей, воевали за родную землю, совершали долгие переходы за стадами коней.

И вот родился у них сын.

По скифскому обычаю сразу после рождения положил отец малыша в седло. Да не удержал. Малыш – кувырк! И свалился.

Огорчился отец:

– Плохая примета! Ну, да ладно, назову его Кувырк и погожу годок.

Через год он снова посадил сына в седло.

А тот – кувырк! И под коня кубарем скатился.

Огорчился скиф, но пока виду не показал. Дождался, пока сыну три годика стукнуло. Снова посадил его в седло.

А он опять – кувырк! И под копыта коню.

Разгневался тогда скиф:

– Не бывало среди скифов такого позора, чтоб трёхгодовалый парнишка в седле не удержался! Не может такой позорник быть моим сыном!

И приказал он жене страшное: оставить мальчика на стоянке. А сами дальше за стадами пошли, сочные травы для выпаса искать.

Сколько ни рыдала скифянка-мать, сколько ни умоляла мужа сжалиться, он был непреклонен:

– Отрекаюсь от такого сына, и всё тут!

Единственное, на что согласился, оставить при ребёнке кобылицу, чьим молоком мальчик мог бы питаться. И добавил:

– Пока верхом не приедет ко мне, он мне не сын! Мои предки, как и я, птицами по степи летали! То ли кони нас носили, то ли мы их! А этот —без крыльев за спиной, одни лишь пух и перья от падений!

Остался малыш один.

Ночь, холодно в степи, волки воют. Попытался он на кобылицу забраться. А не умеет, падает кувырком, все бока обломал.

Но не плачет. Прошло время жалеть себя, надо выживать как-то!

А мать его тем временем места себе не находит. Обратилась она с мольбой к орлице:

– Помоги моему сыночку, птица-орлица, ты ведь тоже мать!

Но орлица – птица гордая. Отказала, даже головы не повернув.

Обратилась скифянка с мольбой к толстой птице-дрофе:

– Помоги моему сыночку, птица-домовица, ты ведь тоже мать!

Но дрофе недосуг, у неё и свой выводок велик! Она за собственным квохтаньем никого и слышать не хочет, и видеть не желает!

Плачет беспомощное материнское сердце. Вдруг слышит: тоненько пищит кто-то:

– Не плачь, бедное материнское сердце, я тебе помогу!

И видит скифянка в ночном небе крохотную летучую мышку.

– Спасибо за сочувствие, родная. Но как ты, мышка-малышка, поможешь моему мальчику? Ты сама-то всех боишься!

– Зато наши старшие сёстры-стриксы никого не страшатся.

– Какие-такие стриксы? Не те ли, о которых врут старики в сказках-сказаниях у ночных костров?

– Старики-то, может, и врут, – отвечает мышка-малышка, трепеща тонкими крылышками. – Но о стриксах как говорили, так и говорят, не забывают! Ты лучше меня знаешь: и невидимое порой существует! Иначе, что так болит и так щемит в твоём сердце? Так что принимай помощь стриксов, пока предлагаю, хоть и не веришь в них. Не время о внешнем заботиться, когда внутреннее переполняет!

А малыш Кувырк тем временем от обиды, что его бросили, плачет-печалится, а сам всё на лошадь взобраться пытается. Да никак у него не получается. К вымени кобыльему припадёт, молочка попьёт, силушки наберёт и снова за своё, упрямый! Весь в пыли, весь в крови, устал, притомился, лишь на миг к земле прислонился и опять на лошадь вскочить пытается – делает всё так, как отец учил. А сам всё о матери вспоминает, жалеет её.

Тут вдруг кто-то его за кафтан коготками ухватил и прямо в седло и усадил.