Борис Михайлов - Встреча с любимой из юности

Петр тем временем наполнял стакан за стаканом, Сева пил и не хмелел. Больше он не сомневался мать или не мать. Никитична вспоминала новые подробности.

– Фашистское отродье, фриц, – заплетающим голосом повторял он за Никитичной. – От-ро-о-дье! Были такие в детдоме. Лупили их! За дело и так. Фриц! Понимаешь, Петя, я фриц? – спрашивал он сына Никитичны.

– Ты-то разе виноват? Война, – успокаивала Никитична.

Сева уронил голову на стол. В голове шумело, мысли путались, не отпускала главная, он немецкое отродье. Умиротворенного спокойствия, пьяного безразличия не наступало.

– Заварила, мать, кашу! Сами не схоронили бы? – выговорил Петр матери, когда Сева задремал, или замолк надолго.

– Лиза упросила. Всю жизнь держалась, а нынче не стерпела. Сколько отговаривала!

– Видел, как отговаривала. Жил парень нормально, смирился, родители погибли. Может героями. Теперь… Фрицево семя. Как будет жить дальше? Ой, бабы…

К утру, Елизавета Петровна умерла.

День похорон выдался по-осеннему дождливым и холодным. Сельское кладбище, окруженное островком тополей и голых берез, с вороньими гнездами, довольно далеко от села, на взгорье. Когда-то стояла здесь и небольшая церквушка, остались одни стены. Мужики привезли на телеге гроб, с десяток старушек вынуждены были тащиться в гору пешком. Могилу для Елизаветы Петровны выкопали рядом с тремя молодыми березками, тесно прижавшимися друг к дружке. Никитична всплакнула. Сева с утра был в изрядном подпитии и, теперь, обняв березку, не очень понимал, что происходит. Одна из женщин подсказала бросить горсть земли на гроб матери, и он кинул несколько комьев, вытер руки о куртку.

Поминки с даровой выпивкой собрали в избу Агафьи Никитичны однолеток Лизы и молодых, не знавших покойную, но охочих выпить на дармовщину. Односельчане постарше вспоминали её мужа Егора Ивановича, войну и немцев. О Лизе говорили мало, больше волновали сегодняшние дела, приближающая посевная. С любопытством рассматривали Севу, шептались с Никитичной. Сева был здесь чужой. События последних дней для него развивались слишком стремительно, чтобы осознать всю их значимость. Даже когда односельчане подтвердили, что Лиза отдала в детский дом ребенка, зачатого от квартировавшего немецкого офицера, Сева не примирился с правдой.

Егор Иванович тоже получил от Агафьи Никитичны письмо, с просьбой приехать проститься с Лизой. Найти его не составило труда. После войны он осел в районном центре. Партийный фронтовик, быстро пошел в гору, стал членом райкома партии, занимался заготовками сельхозпродуктов от населения и был известным человеком в районе. Женился. Односельчане Лизы часто встречали его фамилию в районной газете. Не раз приезжал по делам и в Васильевку, но, ни с кем из бывших знакомых, не встречался. Лиза тоже не искала с ним встреч.

До войны танковая часть Егора, недалеко от Васильевки, проводила учения и вечерами красноармейцы заполняли село. До утра заливалась гармошка. На танцах Егор и познакомился с деревенской красавицей Лизой. Симпатичная бойкая девушка увлекла танкиста. Демобилизовавшись, Егор вернулся в Васильевку трактористом, позже заведовал мастерскими в МТС. Три дня гуляла Васильевка на их свадьбе. Молодые построили дом и зажили припеваючи. Завидная сложилась пара. Дитя завести не успели, началась война, и Егор в первые же дни ушел на фронт. Судьба оказалась благосклонна к нему, несколько раз несерьезно ранили, и, отвоевав до последнего дня, вернулся невредимым. А дома встретили горьким известием, жена спуталась с немецким офицером и приготовила «подарок». Как ни любил Егор жену, простить не мог, и в первый же вечер уехал к матери в Стародубск, где от позора ушел в долгий запой. Новые друзья – собутыльники вместе с ним кляли Лизу, утешали, что весь женский род таков.

После похорон матери, Сева разыскал Егора Ивановича. Никитична подсказала, как найти.

Встретились в пивной у рынка. Разговора не получилось. Егор Иванович пришел «на взводе».

– Ты извини, я, выпивши, шабашку провернули.

Сева понял, вряд ли чего-то вразумительного добьется от Егора, но откладывать разговор, не стал.

– Что у матери было с немцем? Он её изнасиловал?

– Не от немца, от нашего понесла бы. Не терялась, пока я на фронте немца гнал.

Егор заметил за соседним столиком дружка, оставил Севу, и направился к нему. Приятель плеснул ему в пиво самогонки, они чокнулись и выпили. Егор вдруг вспомнил о Севе, подозвал и представил дружку.

– Мог быть сыном!.. Налей ему.

Приятель достал из-за пазухи бутылку с подозрительной жидкостью. Сева, прикрыв рукой кружку, отказался.

– Брезгуешь. Понятно! Мать свою забудь и никому не рассказывай! Хватит мне позора.

И Сева не стал посвящать в свою историю даже близких друзей. Сказал, что мать умерла при нем и всё. Сумей заставить себя смотреть на мать глазами Егора, всё стало бы проще, но Сева не мог. Глаза матери, голос преследовали. Сердце подсказывало, не смеет судить мать. Никитична тоже жалела её, во всем винила войну.

Воскресным весенним днем Сева приехал в Васильевку на «сороковины». Мысли о матери не оставляли, хотел разобраться, понять её, может и простить.

Сходил на кладбище. В солнечный день здесь красиво. Если бы не кресты, ощущение, что ты в весенней березовой роще. Деревья покрылись первой яркой зеленью, над гнездами кружили вороны, прострекотала и улетела сорока. Природа пела и радовалась весне, не напоминала о скорбном месте. Сева постоял у могилы матери, побродил среди покосившихся крестов над другими могилами. В них лежали и его родственники. На размытых дождями дощечках наткнулся не на одну фамилию Васильевых. Над невысоким бугорком – могилой матери торчал временный деревянный крест.

Сева спустился с пригорка, где раскинулось кладбище, и пошел в деревню. Обошел несколько изб, поговорил со старухами, нашел домик послевоенной «председательши» колхоза Марии Ивановны. «Побалакать» с ней советовали старухи. Пришлось сделать крюк и преодолеть по узкому мостику из досок, брошенных в грязь, раскисшую в весеннем половодье, улицу. Он постучал в окно, занавеска отодвинулась, и выглянула седенькая старушка. Она долго изучала гостя, прежде чем вышла встретить.

Мария Ивановна давно отошла от колхозных дел, прошлое виделось ей не таким горьким, как на самом деле. Охотно вспоминала свое председательство, бесчисленные хозяйственные и пропагандистские кампании. Севе не сразу удалось повернуть разговор на интересующую тему.

– Не сладко сложилась жизнь у Лизаветы. Девчонкой с родителями и старшими братьями сослали в Сибирь. Посчитали кулаками, а какие они кулаки? Просто работящая семья. Там и сгинули все мужики, а Лиза с матерью в тридцать восьмом или тридцать девятом вернулись в село. Дом их забрали под колхозную контору, жить устроились у родственников матери.