Геннадий Мурзин - Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах

– Возможно. Но интуиция подсказывает, что не сработаемся. Стоит ли рисковать, Виктор Федорович?

– Извини, хотел, как лучше. Или тебе уже неспешно? Может, оставили в покое, и можешь ждать?

– Да нет. Еще две недели и захомутают. Не вырваться.

– Тогда… У тебя есть где переночевать?

– Переночую. – Уверенно ответил ему.

– Утром, первой же электричкой отправляйся в Шалю. Редактору и в райком я сейчас позвоню. Если там все тебя устроит, – на обратном пути заедешь ко мне.

Съездил в Шалю. Сравнивая с Богдановичем, – дыра. Но решил не отказываться. Не бесконечно же вертеть носом. В Верхотурье возвращался уже с письмом обкома КПСС, в котором предлагалось райкому КПСС, в порядке перевода, откомандировать для дальнейшей работы в качестве заместителя редактора районной газеты «Путь к коммунизму» коммуниста Мурзина Геннадия Ивановича. Это означало, что там возьмут под козырек. Для райкома мой отъезд оказался громом среди ясного неба. Сожалели, что, как они выразились при прощании, « единственный приличный коммунист в редакции и тот уезжает ». Собрался за несколько дней и покинул Верхотурье без каких-либо проблем. Уезжал, сожалея. Потому что в коллективе у меня не было конфликтов и, главное, редактор ко мне относился хорошо. Не моя вина, что так получилось. Мне все-таки сильно повезло, что начал профессиональную журналистскую карьеру именно здесь, в Верхотурье. Во многом, благодаря Александру Николаевичу Ахмадееву, своему первому редактору. А как же закончилась история с Коршуновым? Убрали-таки с должности. Он уволился и работал, как мне говорили, воспитателем в детской колонии. На место заместителя редактора прислали Воробьева, также горького пьяницу (покруче Коршунова) и столь же плохого семьянина.

Шаля… Что из себя представляет? Поселок городского (городского, правда, нет ничего) типа, райцентр с населением не более шести тысяч. Впрочем, на территории всего района проживало тогда не более тридцати тысяч. Промышленных предприятий? В райцентре – ни одного (если не считать леспромхоз и крупную одноименную станцию) предприятия. Всё настолько карликовое, что и упоминать не стоит. Из «очагов досуга» – один районный Дом культуры, где в день дают по одному киносеансу, зал – почти пуст, поскольку зимой в нем несуразный холод. Две средних школы, несколько крохотных магазинов системы потребкооперации, в которых без проблем можно приобрести лишь хлеб, но и тот (производство местной пекарни) никуда негодного качества. Люди живут в своих домах. Правда, за год до моего приезда построили четыре восьмиквартирных каменных дома. Считаются элитными. Потому что есть водопровод (правда, лишь холодная вода) и на колонку ходить не надо, отопление – печи-голландки, уборные – в квартирах, но представляют из себя крохотные помещения, где есть труба, идущая вниз, по которой нечистоты попадают в выгребную яму. Обратно по трубе вверх поднимаются специфические ароматы, спастись от которых невозможно. Утешает, что все-таки не надо ходить на улицу. Живет в домах – местная интеллигенция и некрупное районное начальство. Главные же лица района живут в отдельных коттеджах, в которых, по словам очевидцев, есть все современные удобства. Но они настолько индивидуальны, что доступ к ним имеют одиночки. Например, первый секретарь райкома КПСС, председатель райисполкома. Ну, и еще несколько семей. Улицы не асфальтированы, поэтому каждый проезжающий лесовоз поднимает пыль, оседающую потом долго на всё в окрест. Кое-где есть тротуары, но досчатые. Никто за ними не следит, поэтому люди не рискуют ими пользоваться: можно в расщелине завязнуть и ногу сломать.

В районе – Староуткинский металлургический завод, с демидовских пор стоит; пять леспромхозов и шесть безнадежно убыточных, влачащих жалкое существование, колхозов мясомолочного направления.

Впечатление на приезжающего все и сразу увиденное действует угнетающе. На меня – тоже. Но я знал, на что шел. Поэтому не гундел.

Неделю жил в доме приезжих. Не дом, конечно, а трухлявый барак, в котором одна работница и несколько комнат для гостей района. В каждой комнате – до десятка кроватей. Обитатели, в основном, – кавказцы. В мою, например, бытность, в одной со мной комнате жил грузин, который привез сюда цистерну (низкосортного, разумеется) вина, которым торговал по цене рубль – за литр. Район радостно гудел, и возле винных бочек с первыми петухами собирались небритые и опухшие любители – кто с трехлитровыми стеклянными банками, кто с молочными бидончиками. Товарооборот в потребкооперации резко упал. Где им тягаться с предприимчивым грузином, предлагающим цену за ту же самую «бормотуху» вдвое меньше?

Запомнился мне тот грузин. И не благодаря его вину.

В один из вечером, когда уже был в постели и задремал, услышал, как кто-то бесцеремонно трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу грузина с сияющим от счастья лицом.

– Спать, да? Так рано, да? Вставай, друг! Гулять, да, будем.

Недовольно спросил:

– Что еще за праздник?

– Большой, да, праздник – поминки.

– Разве это праздник? На поминках горюют, а не празднуют. – Возрази ему и хотел повернуться на другой бок.

– Э, нет, дорогой! Вставай, дорогой! Хочу праздновать!

– Ну, и празднуй. – Недовольно проворчал в ответ. – Причем тут я?

– Нет-нет, дорогой! Не обижай меня, да. Будем гулять, да.

Чертыхнувшись про себя, встал, понимая, что грузин все равно не отстанет и спать не даст.

И вот все обитатели гостиничной комнаты сидят за одним столом. Грузин откуда-то достает овальный бочонок с ручкой, наливает всем в стаканы вино, выкладывает на стол фрукты. Принюхавшись к содержимому стакана, спрашиваю:

– То самое, которым торгуешь?

Грузин, вспыхнув, обиделся.

– Не говори так, да! Вы – мои гости…

– Ну и что?

– А то, дорогой, да! Гостей плохим вином грузин не угощает. И сам дерьмо не пьет.

– Вот как? – Удивился. – Сам не пьет, а другим продает?

– Обижаешь, дорогой. – Сказал грузин и насупился.

– Ну, хорошо, – поднял свой стакан. – Чью усопшую душу помянем?

Грузин заржал и также поднял стакан.

– Раба божьего Никиты, да… Счастливо помянем душу, да, погрязшую во грехе.

Посмотрел на застолье и понял, что те знают повод.