Дмитрий Воденников - Воденников в прозе. Лучшие эссе

Какие же вы все-таки лапочки, господа!

Однажды один петербургский житель (а это еще был самый настоящий Петербург, не чета нынешнему) ехал на извозчике по городу из точки А в точку Б (положим, с Выборгской стороны на Васильевский). И все его путешествие заняло в общей сложности минут сорок.

Когда он приехал к своему духовному учителю (с которым впоследствии провел больше десяти лет и даже написал про него книгу «В поисках чудесного», хотя к тому времени и слегка разочаровался в своем наставнике), этот странный, восточной внешности человек с усами спросил приехавшего:

– А расскажите мне, что вы видели, когда ехали на извозчике?

– То есть? – переспросил приехавший.

– Ну, что вы видели по дороге? Какие люди вам встретились? Менялась ли погода? Видели ли вы по пути кота? Где извозчик поворачивал?

И в этот момент Петр Успенский (а это был именно он) осознал, что он всю дорогу «спал». То есть не клюкал носом в самом вульгарном смысле этого слова, а просто не был «осознанным».

Потому что быть осознанным – это значит помнить каждое свое действие, в том числе и чисто механическое. Вот, например, когда вы чистите зубы, вы думаете о чем угодно, только не о щетке и не о зубах. Вы думаете: «Что мне сегодня надеть?», «Что мне вчера сказала эта дрянь Маргарита Николаева?», «Уволят ли меня в этом году?», «Господи, когда же я уже умру!» – да мало ли о чем вы можете думать! А щетка тем временем сама собой вжикает по вашим белоснежным зубам, и, даже сплевывая пасту, вы не осознаете, что вы сплевываете.

В этот момент вы «спите».

Даже сейчас, когда вы читаете эту колонку, вы, вполне вероятно, спите наяву. И поэтому читаете не то, что тут написано, а то, что вам кажется, что тут написано. Поэтому соберитесь. Але!

(Это был щелчок по носу, чтоб вы проснулись. А теперь продолжим.)

Считается, что его учитель (давайте уже положим все карты на стол: это был Георгий Иванович Гурджиев) представлял собой всего лишь великолепного мошенника, умевшего манипулировать людьми. Но сама эта идея «не спать, когда ты бодрствуешь» мне показалась удачной. И помогающей. И вот уже лет семь я практикую одну и ту же сложную вещь. Я отслеживаю себя.

Когда я иду по улице и на меня вдруг накатывает отчаяние, я просто фиксирую: «Я чувствую отчаяние». И – странная вещь! – как только я отслеживаю это состояние, я сразу замечаю, что цвет моего внутреннего скукоживающегося мира меняется. Он становится не серым, а розовым. Оказывается, что моя внутренняя сердцевина на самом деле вполне равнодушна. Психует и злится только ее верхнее облако. Но и это еще не все.

Надо отследить и саму радость, которая пришла с этим осознанием. Она тоже придуманная. Как только ты это осознаешь, ты воспринимаешь свой внутренний розовый цвет (иногда кажется, что это ветер) без радости и без особого воодушевления. Тебе не до этого. Ты просто следишь за собой. Выслеживаешь себя, как зверя. И когда к тебе приходит серый ветер, ты так же внимательно рассматриваешь и его. Иными словами, что есть, то и рассматриваешь. И именно тогда ты и становишься свободным.

Понятно, что это не работает в минуту опасности. Или в минуту сильного волнения. Если тебя бьют, надо защищаться. Если на тебя бежит тигр (хотя откуда у нас тигры в средней полосе? замените на собаку), надо бежать и прятаться. Или пытаться собаку усмирить.

Но удивительная вещь: когда ты становишься на минуту осознанным, ты понимаешь, что в тебе нет зла. Ну вот совершенно нет. Может, и любви тоже нет ни к кому, но зло отсутствует.

Зато вокруг этого зла предостаточно.

В Киеве после известных событий на Майдане на сцену вывели бойцов отряда «Беркут» и заставили их встать на колени. Человек – злая обезьяна, ему обязательно надо кого-нибудь унизить.

Совсем недавно – с другого края войны – по Донецку провели пленных. Как видно на фотосъемке с места событий, пленные, с заложенными за спину руками, прошли колонной по проезжей части в окружении ополченцев, вооруженных винтовками со штык-ножами. Впереди шел человек с овчаркой. С тротуаров за «парадом» наблюдали местные жители, некоторые из них кричали военным: «Фашисты!»

Затем пленных рассадили по автобусам, которые штурмовало местное население, сдерживаемое конвоем. Поливальная машина демонстративно помыла асфальт после прохождения колонны. Когда зрители увидели эти машины, многие из них радостно закричали. Прямо во вмонтированные микрофоны своих мобильных кинокамер.

Но апофеоз зла пришел, как всегда, тихой сапой.

The New York Times опубликовала снимок женщины, стоящей на тротуаре рядом с одним КПП города Донецка. На голове у нее завязаны хвостики, в них воткнуты украинские флажки. Сама женщина держит в руках (ее заставили держать) плакат. Там написано: «Она убивает наших детей. Агент карателей». Обернули ее (опять же насильно) в украинский флаг.

Проезжающие на машинах люди специально выходили из машин, чтобы плюнуть в нее, ударить по лицу или бросить в нее помидором. На снимках также видно, как белокурая женщина средних лет бьет несопротивляющуюся пленницу ногой в пах. Бьет с людоедской улыбкой. Женщина, завернутая во флаг, кричит от ужаса и закрыла глаза. Но это только распаляет белокурую «патриотку».

«Все, что с ней будет происходить, заслуженно», – сказал человек с автоматом, стоящий рядом.

Ну что ж, друзья мои, похоже, мы опытным путем установили, что людоедство – наше все.

Почти как Пушкин.

Кстати, о Пушкине.

Был такой поэт – Геннадий Гор. Он пережил блокаду в Ленинграде и написал самые страшные стихи в истории русской литературы.

Теперь эти улыбки мы видим со всех сторон. И нет им конца. И нет больше никакого розового ветра. Один серый.

Это и осознаем.

Пока нас самих не завернули в какой-нибудь флаг, не дали нам в руки табличку с любым удобным для одной из сторон текстом и не залепили в нашу незащищенную голову помидором.

Потому что тогда нам будет уже не до этого.

Многие люди, близко подошедшие к смерти, рассказывают, что видели туннель и в конце его ослепительный свет. Точнее, сперва они видели только крошечную яркую точку, но потом она становилась все больше и больше.

– Мы мчались на огромной скорости, – рассказывает один из видевших это. – И все, что есть, было и будет, заключалось в этом излучении.

– Я чувствовала, что отделяюсь от своего тела и приближаюсь к двери, за которой смерть, – говорила другая.