Никола Стотан - Переплыть лето

Матрицей всех кругов ада
В жарком полумраке сладких снов
На губах твоих размазана помада
Географией запретных островов.
На плечах твоих нежнейшая малина
Манит так забыться и уснуть
Тянет, тянет васильково-синий
Омут с наслажденьем утонуть.
Тянет, дьявол, так чертовски тянет
Кажется: у этой вот черты
Небеса разверзнутся и грянет
Гимн несостоявшейся любви.
Матрицей всех кругов ада
В жарком полумраке сладких снов
На губах твоих размазана помада
Географией запретных островов.

О, боже, как печальны и неправы
Дороги смерти траурные тратуары!
Как неправы страдания и боли
И немощь старческая всех неправа боле.
Болезнь, уродство, катаклизм
И холод бесконечных зим.
Любовь, за то, что не пришла
Тысячекратно не права.
И гениальность мне не дав
Господь, ты дьявольски не прав.

Сегодня Луна заблудилась впотьмах
И блюдцем разбитым плыла в небесах.
Плыла одиноко, хотела уйти,
Но нет для дурёхи иного пути.
И плакал и капал всю ночь до утра
Цианистый калий каплей дождя,
И пачкала сажа ночного окна
Щекой бархатистой тебя и меня.
И где-то под крышкой златого ларца
Бельчонками бились наши сердца.
Слетали минуты и тихо текли
В потайные реки, покойные дни.
Мы плыли бездумно качаясь едва
Роняя небрежно цветы и слова.
И синяя птица, ты посмотри,
Велась и давалась и ела с руки.

У ауры моей зелёные глаза
И вид довольно растрёпанный,
Она так ветренна и непостоянна.
Она всех заедает,
задавливает,
задевает,
Всё целит локтем в глаз и попадает.
Смеётся нагло так, как негр на Бродвее
И даже наглее.
За всяким столом ноги задирает,
Всегда самонадеянна, всё знает
И хотя частенько ленится,
Но зато ужасно любит выпендриваться.
А как капризна она и изменчива,
Ранима как и нежна,
Что кажется: она не просто женщина,
А трижды пострадавшая вдова.
Спокойно не даёт пожить,
Постоянно брюзжит и ропщет,
А ещё, сволочь, любит тащить
Обнажённое тело на площадь.
Хочется ей, чтоб блестела слеза
И умилялись в ликованье
Вон те персидские глаза
Блондинки на диване.
Вот так живу с ней пока что,
Героиней новеллы Бокаччо,
Проделки все терплю и вижу,
Что я люблю её и ненавижу.

У снов сомов покой тягуч и вязок,
Желтеет илистый песок
И где-то здесь, под сенью грустных вязов
Струится времени поток.
Мы где-то здесь. Мы так неосторожны…
Случилась жизнь, мы не готовы к ней.
Желанья нереальны невозможны,
Как нереальны сны прошедших дней.
Слетая с рельс к подножию Олимпа
И чувствуя его запретный жар
Офелии глаза желты олифой
Бесстыдно плавя сладостный нектар.
И проживая и творя мы где-то,
Здесь так комфортно ввинчиваться в стресс,
Здесь, на планете, где живут поэты
И, слава богу, много поэтесс.
В безумном барельефе безделушек
Мир на мгновенье стал нормальным, а потом
Вновь завертелся и слетел с катушек,
Как вылетает из ядра протон.
А мы детьми элитнейшего клана
Российскою обочиной дорог
Бредём себе шепча упрямо
Пороль бессмертных гениальных строк.

Попав под прицельный огонь этих глаз
Я тут же притих, я тут же погас,
Под этим прицельным огнём наповал
Я, насмерть сражённый, с улыбкой стоял.
Щутя и не целясь, стянув лишь перчатку,
Владелица чар выбивает «десятку».
И раненым вепрем по белым снегам
Я медленно падаю к стройным ногам.
Вот так начинался тот роковый день,
А с ним, чёрт возьми! и пожизненый плен.

Осенним утром сладко вспомнить,
Как ты со мною рядом шла
И облака на колокольне
И золотые купола.

На синем небе брызги солнца
В летящем золоте полос
Насквозь пронзающие бронзу
Твоих незаплетенных кос.

Достойным стань или погибни,
Так завлекая и маня
Глаза – тропические ливни
Хлестали наотмашь меня.

И где-то заскрипев ворота
Пытались тщетно удержать
Желаний мощную когорту
Ласкать тебя и целовать.

А ты беспечно щебетала,
На пальце раскрутив очки,
И с наслаждением вонзала
В асфальт тупые коаблучки.

Вечер багров и вальяжен.
В комнате безымянной
Ожиданьем, как ружьём заряжен
Снится пульс артерии пьяной.
Снится ей драйв столицы,
А также железная такса:
В озёрных зеленых глазищах
Зелёные новые баксы.
Куда ты? Жена чужая
И будущая вдова,
Задумчиво отрывают
Кожу календаря.
Задумчиво смотрят мимо
На тихий ночной звездопад
И молча садясь в машину
Рассеяны невпопад.
И улиц смазаны слайды
Фарфоровы, без страстей,
Тушью замазаны файлы
Петтинговых скоростей.
Напрасно луны упитанной
Ярится широкий лик
Плотность ночи графитовой
Стеной за окном стоит.
Сильными стильными икрами
Стиснуты плечи носильщика,
Пылью капронными искрами
Сыплют на кожу точильщика

Я брошен тобою. Кричи не кричи
В холоде непониманий,
Я брошен монетой в этой ночи
Монетой в фонтан желаний.

Набросится небо стаями туч,
Исхлещет прутьями роща,
И вихри разборок холодом круч
Меня на ветрах прополощат.

Но эти порывы бешенных слов,
Ладонью замерзшей пристани,
Я вновь успокоить сейчас готов
Лишь взглядом одним пристальным.

Душа – нежный пудель на кончиках сабель,
Овца на таинственных пастбищах.
Душа – пассажирка, а тело корабль
Плывущий на отмели кладбища.

Мохнатою лапой хватают неврозы,
Из мёртвых восставшие идолы
Пронзают стальной ядовитой занозой
Того, кого ангелы кинули.

Того, кто оставил пустеющий берег
И меря миля за милею
Смеется и плачет, и искренне верит,
Что будет гораздо счастливее.

Вата памяти не виновата,
скальпы дисков едва-едва вертятся
стёб ломая бесхозный,
мелодией украденой ничьей
в пенке лимонно-розовой
тонуть в сиянии догорающих свечей.
Лаурой совсем не наивной,
комплексующей совсем немного,
слёзы глотать с сигаретным дымом,
бритвой вены задучиво трогать.
«Не делай этого, Ань, не делай…»,
голос сиплый, почти дебелый,
знаком очень, хотя неизвестно
кто там прячется за занавеской.
Мешает «Мартини» со своими хотеньями,
супермена из себя корчит,
обзывает «клубничкой с крепко сжатыми коленями»,
ещё один чокнутый, короче.
А вата памяти мягка до одури,
Вивальди стихает, вода журчит,
я пока рядом, жива пока вроде бы…
и буду может быть жить.